Читаем Песня первой любви полностью

Песня первой любви

Мне тридцать два года. Сам я — служащий. Высшего образования не имею, но работаю давно, в лаборатории; тридцати двух лет, но уже почти весь лысый. Беспартийный. Работу свою люблю, но не очень. Женщин не люблю, но иногда люблю. В данный момент временно исполняю обязанности начальника лаборатории. Мой начальник уехал в командировку в Бугульму. Возвращаться будет через Казань. Мне скучно. Очень люблю порядок. Весь день хожу по городу и наблюдаю со скуки порядок. Отчетливо понимаю, что и со мной самим не все благополучно: ну что это такое — в рабочее время хожу по городу и лезу не в свои дела. «Это же безобразие! Это очень нехорошо! Скверно!» — иногда шепчу я про себя.

И тогда мне кажется, что я-то и есть сам самый главный негодяй и мерзавец. А вообще-то, не кажется…

* …крем немецкий «Флорена»… — Разумеется, гэдээровский, а не из bundes republik deutschland.

«Сталь и шлак», например, писателя Попова. — Да уж не моя это книга, увы. И не моего друга Валерия Попова, высококлассного прозаика, живущего в Питере.

Сады Аллаха, или Осколки разбитого вдребезги зеркала от платяного шкафа

заметки неизвестного

Отчетливо помню, что я тогда как раз вышел с профсоюзного собрания и, любуясь пробуждающейся от зимней спячки природой, спустился по весенней улочке вниз к Речному вокзалу, сел на скамейку. И там ко мне, стуча зубами, приблизился какой-то человек, по своему желанию оставшийся до сих пор неизвестным. Он молча плюхнулся рядом и протянул мне вот эти самые, предлагаемые ныне вам, бумаги.

— Что это? — строго спросил я.

— Это — мои заметки о жизни, — сказал человек, глядя в сторону. — Они называются «“Сады Аллаха, или Осколки разбитого вдребезги зеркала от платяного шкафа”. Заметки неизвестного».

— Не длинновато ли названьице? — поинтересовался я, принимая рукопись.

— Не длинновато, — сказал человек.

Быстро пробежав «заметки», я с удовольствием воззрился на него.

— А что? Есть. Определенно кое-что есть. История с собаками определенно «о’кей». Но зачем все же «Сады Аллаха»?

Человек молчал.

— И ведь не осколки же это, если принимать ваш образ фактически. Мне построение в форме «осколков» вообще кажется и наивным, и необязательным. Вот смотрите, как бы я графически изобразил ваш опус…

— Понимаете? КАРТИНКИ В КАРТИНЕ, А НЕ ОСКОЛКИ. И я уже не говорю о ваших АНТИФЕМИНИСТСКИХ высказываниях. Это — частное дело каждого. Но АРХИТЕКТОНИКА этих ваших так называемых осколков, АРХИТЕКТОНИКА! Ведь вы их совершенно ИСКУССТВЕННО объединили! Вы понимаете, они не только СЮЖЕТНО, они и ПОДВОДНО никак не связаны. Вы помните знаменитый АЙСБЕРГ ХЕМИНГУЭЯ?

— Ну… — сказал человек.

— Тогда последнее, самое главное. НЕТУ ЭМАНАЦИИ! Эманация — это такой прекрасный термин, введенный недавно в обиход поэтом Лещевым. Суть его долго объяснять, но это примерно то же, что АЙСБЕРГ или ПАРАБОЛИЧЕСКАЯ ПРОЗА. Вы меня понимаете?

— Я всех понимаю, — сказал человек.

— Не сердитесь, дорогой, — резюмировал я. — Но нет, не вижу я пока в этом вашем «произведении» СИЯНИЯ ВЕЧНОСТНОГО, ВЕЧНОСТНОГО БЛЕСКА, ЦЕЛЬНОСТИ.

— Сиянья? — крякнул вдруг человек. — Блеска? Цельности? Будет щас тебе сиянье, будет тебе блеск и будет тебе цельность!

И он, гадко подведя к моему боку острый локоть, вдруг с силой пхнул меня в ребра. Я на какую-то долю времени потерял сознание, а когда очнулся, то на меня какая-то красивая девушка махала мохеровой косынкой и совала мне под нос флакончик пахучих девичьих духов.

— Где он? — попытался вскочить я.

— Кто он? — сильно удивилась девушка.

Я ей тогда ничего не ответил, но потом мы часто вспоминали эту забавную сцену нашего знакомства. Люся вскоре стала моей женой и матерью моих детей. А недавно она опять заявила мне:

— Все ты врешь, подлец! Наверняка ты сам сочинил эти заметки. Такую гадость никто, кроме тебя, не выдумает.

Я сначала страшно возмутился и крикнул, что просто ей должно быть СТЫДНО связывать мое имя с подобной галиматьей. Но ведь женщину не перекричишь… Я тогда плюнул и, исправив незначительные стилевые и грамматические ошибки, убрав кое-где встречавшиеся брутальности, решил предать эти «заметки неизвестного» вниманию общественности под своим именем.

Тут у меня расчет, что авось этот неизвестный сыщется и, снедаемый авторским честолюбием, явится ко мне. И получит сразу же от меня по морде или тоже в бок, или извинится передо мной и моей супругой, что нас расстроил.

Впрочем, я даже обещаю не давать ему в морду. Пусть только явится. А то совсем трудно жить стало! Всё пилят меня дома и пилят. Пилит Люся. Ворчит Марья Федосеевна. Даже дети и те время от времени кажут мне языки. Явись, мужик, будь человеком!