Песня первой любви

А имея некоторый досуг, все посматривал да посматривал на одну некоторую пышногрудую зрелую девочку. Студенточка резвилась в одиночестве и что-то тихо шептала на скамейке тихого сквера, носящего имя нашего гениального земляка В.И. Сурикова, среди желтых и опавших листьев осени. Вот она словила падающий листок, который «как капля воска», по выражению ленинградского поэта А. Кушнера. Вот она словила этот листок и положила его на влажную ладошку, и провела другой ладошкой по его рельефной поверхности. Черная прядка ее выбилась из-под малинового берета, и кораллами белели зубки, и малиново алел красненький ротик. Я пришел в восторг. В это время меня схватили за нос.

— Все рыщешь, козел! — пошутила незаметно появившаяся моя «подруга».

— А ну отвали! За что хватаешься! — шутя отбивался я.

— А ты не рыщь! Ты не рыщь! Рано еще рыскать! — по-прежнему шутила она.

И по-прежнему держала меня, падла, за нос. И ведь не смущало ее, граждане, что нос ее «друга» крив, груб, липок и влажен от пота, как налим, крайне кривой нос! И под глазом вечный синяк, и лабильная вегетатика, и тридцать три процента получки отчисляют ежемесячно на сторону. Не смущало.

А почему? Нет, ну вы хоть раз объясните мне вразумительно — ПОЧЕМУ? Ну почему все люди женатые и упорно продолжают жениться, несмотря на крайне отрицательный опыт в этой области, накопленный человечеством всех времен и народов, начиная с древнего грека Одиссея и кончая мной.

Торжественно влекомый в загс этой темной силой, всей своей вспотевшей кожей тоскливо ощущая будущего Мендельсона, я беспомощно оглянулся.

Девочка по-прежнему играла листиком. И кругами, загребая джинсовыми ногами пышную листву, пикировал, заходил на нее, кружил ястребом какой-то молодой человек из нынешних. И что-то ей, разумеется, уже такое плел, загибал, доказывал. Девочка, разумеется, фыркала и отворачивалась в негодовании.

— Дофыркаешься, девочка! Додоказываешься, молодой человек! — сурово пробормотал я.

— Чего-чего? — не расслышала моя «подруга».

— Нужно говорить не «чего», а «что», — поправил я ее.

Неделька

Ай и выдалась у одного человека крайне неудачная неделька! Во-первых, что-то многовато работы бумажной сыпанули в конторе. Ну а потом приезжали гости из деревни, и все сильно пили. Некто Бурмата ходил к соседям спички просить, а на другую ночь — соли. Братья Прусаковы подрались на лестнице. А какая-то тоже ночью, но уже к утру по ошибке застучала в дверь совсем чужая, сильно беременная девушка, разыскивающая своего неверного возлюбленного. Она говорила очень резко, отчетливо и громко. Грозила милицией и исправительно-трудовыми работами. И все не верила, что ее возлюбленного тут нет. На скандал высунулись соседи и сказали, что все это им сильно надоело — будут писать заявление. Человек окончательно струсил. А вдобавок ему еще утром принесли какую-то, я уже и не помню откуда, повестку, чтоб он куда-то пришел да все свое с собой имел. Человек подумал, повздыхал, прикинул, а потом взял да и повесился в ванной, на батарее парового отопления. Его и похоронили.

Так что где он сейчас — неизвестно. Лучше ему или хуже — никто не знает. Даже если и считать, что душа несомненно существует.

А вообще-то, откровенно говоря, даже если и считать, что душа несомненно существует, то все-таки зря он это сделал. Ну что там — гости бы уехали, девушка бы родила без него, повестку бы порвал, выпил бы еще водки или седуксену да и завалился бы спать, даже если и считать, что душа несомненно существует. Ведь куда нам спешить-то, ребята? У нас ведь, как говорится, все еще впереди…

Кто виноват?

Прошу зажмуриться, а потом широко раскрыть глаза. Вот! Вот она, легкая и весенняя улочка. Солнышко забавно лучики пускает и щекочет уставшую кожу. Детки копошатся в живых лужах, на углу спекулянты продают желтые цветочки, а студентка второго курса одного из институтов города К. Надя Фрезер гордо вышагивает в своем новом пальто под замшу и в сапогах на платформе, сливаясь с потоком заслуженно отдыхающих по случаю воскресного выходного дня. Дыша через значительный слой пудры и помады невинностью, молодостью и красотой, потряхивая в такт своими русенькими, ловко завитыми кудельками.

А навстречу ей — кто? А навстречу ей длинноволосый и белозубый, широкоплечий и нежный, скромный и любимый Вася Феськов, сын бедной вдовы из Слободы III Интернационала. По прозвищу Физя. Который, этот Физя, взаимно влюблен в эту профессорскую дочку Фрезер и, несмотря на длинные патлы и происхождение из блатного городского района, населенного бичами, ворами и проститутками, остался в этой жизни чист и гордо несет свою влюбленную голову.

Вернее, не ОСТАЛСЯ в этой жизни чист, а СТАЛ чист. Потому что ведь было же в детстве и отрочестве всякое: и стенка на стенку с вырванными из забора штакетинами, горбун Никишка во дворе, которого дразнили «Никишка-шишка», а он в ответ плевался очень метко и далеко, а также еще дальше пулял камнями, и эта самая Фенька-ПАРАФИН (пара фингалов), которая, что ни ночь, то и орет в чахлом сквере: «Парни, парни, ну вы чё, парни?»