— И за все это дело вы просто отдадите мне рубчик тридцать восемь копеечек. Восемьдесят восемь копеечек по себестоимости, а полтинничек за хлопоты, мне много не надо, — все журчал и журчал голос угощающего.
— Да, конечно. Вот тут рубль пятьдесят, возьмите, конечно, — сказал все еще смущающийся неизвестно отчего Евлампьев.
— А вот тут двенадцать копеечек сдачи, — ласково ответил пивной дяденька.
— Да уж не надо, — махнул рукой Евлампьев.
— Нет уж, надо! — Человек в макинтоше вдруг посуровел и даже, как это часто бывает, стал выше ростом. — Мне чужого не надо, а в противном случае — отдавайте пиво обратно. Я вам не спекулянт какой!
Совершенно сбитый с панталыку Евлампьев положил мелочь в карман пиджака и уже совершенно робко предложил щепетильному незнакомцу разделить с ним вечернюю трапезу.
— А вот это — другое дело, — любезно согласился тот и без лишнего куража опрокинул один за одним два или три стаканчика. Выпил и Евлампьев.
— Вот вы, конечно, очень хотите узнать, кто я такой, — вдруг сказал незнакомец. — И не отпирайтесь даже, юноша, я вижу сей вопрос в ваших искренних глазах. Но сначала я… дайте-ка я вас определю. Так… Вы, конечно, имеете высшее образование и наверняка зарабатываете немыслимую кучу денег.
— Да уж какая там немыслимая, — улыбнулся слегка охмелевший Евлампьев. — Сто двадцать рублей ну и еще иногда квартальная прогрессивка.
— Боже правый! Ужас! Да вы — миллионер! — закачался незнакомец. — И что же вы, безумец, делаете с такой кучей денег?
— Как что? — опешил Евлампьев. — Трачу. Я женат, кстати, — зачем-то добавил он.
— Это понятно, — тоже неизвестно почему согласился незнакомец. — Но ведь и супруга ваша наверняка что-нибудь подобное зарабатывает. Эти кипы денег — на что они вам?
— Как на что? — Евлампьев почувствовал раздражение. — Ну, есть, пить, покупать книги… Разве можно все перечислить? Я еще долг от свадьбы не отдал.
— Вот то-то и оно, — опечалился незнакомец. — С такими громадными суммами неизбежно приходят такие же немыслимые расходы.
— А вы? — сердито сказал Евлампьев.
— А я? — загадочно улыбнулся незнакомец.
— Да! Вы! А вы — как? А вы — что же?
— А я «вот так», и я «вот то же», что я вам скажу, и вы мне совсем не поверите. Я вам скажу, и вы мне совсем не поверите, потому что я живу совершенно без денег.
— Ну уж, совсем-таки совсем? — сыронизировал Евлампьев.
— Совсем-совсем. И вот я вижу по вашей улыбке, что вы меня подозреваете, так я вам отвечу, что я без денег живу совсем, и живу очень даже правильно, чисто и хорошо.
— Интересно бы узнать — как? — все еще острил Евлампьев.
— А вот сейчас и узнаете. Ну, начнем с самого главного, с хлеба, так сказать, насущного. Вот вы, желая снискать его, дуете, например, в кафе «Уют» и там поедаете сухого бройлера — разносчика язвы. А я — нет. Я тихохонько занимаю любимый столик у окошечка диетической столовой, и мне там с ходу дают супчик постненький — девять копеек тарелочка, капустка отварная, экономически выгодная, — пять копеек, чаек без сахара — копеечка, хлебец — бесплатно. Итого — пятнадцать копеечек. Честно и полезно для здоровья.
— И вы сыты?
— И я сыт. И у меня не будет язвы.
— Но это же все равно деньги, пускай даже тринадцать копеек, — не сдавался Евлампьев.
— Даже не тринадцать, а пятнадцать. Но какие же это, между нами, деньги? Это ж — пыль небесная, а не деньги. Идем дальше. После насущной пищи мне захотелось, например, пищи духовной. И что же делаю я? А я иду, например, в книжный магазин, где какая-нибудь персона важно листает перед покупкой прекрасные репродукции — например, того же западного Пикассы, ценою в 160 рублей книжка. Я тогда пристраиваюсь со спины и тоже их все смотрю, обогащая кругозор. И глаз мой увлажняется, увлажняется, а лицо сияет от духовной радости. Вы улавливаете мою мысль?
— Я улавливаю. Я все улавливаю, — сказал Евлампьев. — Но ведь семья. Ведь существуют же у вас какие-то семейные обязанности?
— А я не женат, — сказал незнакомец.
— Ну, в конце концов, тогда… женщины, что ли? — запутался деликатный Евлампьев.
— Ну-у! Ай-я-яй! Да как же это вам не ай-я-яй! — Собеседник погрозил ему пальчиком. — Да ведь это же и безнравственно где-то — ставить любовь, наличие женщины в зависимость от
Евлампьев молчал.
— Давайте я вам тогда расскажу вот еще что. Я вам расскажу про одежду. Я ведь убедился, что и одежду, как это ни странно, совсем не надо покупать. Потому что нынче все покупают новую одежду, а старую куда им девать? В комиссионку — да кто ее там купит? Барахолки закрыты. Вот они и отдают ее мне. Вот вы посмотрите — какой на мне макинтош солидного производства, а какая на мне кепочка, вышедшая из моды в 1964 году, а какие на мне остроносые ботиночки, которые нынче никто не носит?
И он стал сильно вертеться перед Евлампьевым. А Евлампьев молчал.