Песня первой любви

— Но это не самое главное, — сказал крутящийся прохиндей, приблизив к Евлампьеву умное лицо. — Это не самое главное, что меня греет. А самое главное, что меня греет, это самое главное заключается в том, что я как бы являюсь прообразом человека будущего, Homo Futurum, если можно так выразиться.

— Ну уж, — сказал Евлампьев.

— Да не «ну уж», а точно. Ведь скоро денег ни у кого не будет. Вы ж читаете газеты и ходите на собрания. Вы, конечно, можете сказать, что я путаю, что я неправильно понимаю. А я вам отвечу, что я все правильно понимаю и ничего не путаю. Ну, допустим, будет у нас изобилие всего. Но это же не значит, что мы все должны обжираться бройлерами, наживая язву, и ежедневно менять бархат на парчу. Не значит? А раз не значит, то я являюсь прообразом человека будущего. Ох, меня потом вспомнят, меня потом вспомнят! Вспомнят, что был такой один первый чудак, у которого не было денег в то грозовое время, когда они у всех были. Ох, вспомнят!

И он воздел к небу свои уверенные руки. А тихий Евлампьев внезапно остановил его строгим жестом взятия за плечо.

— А хочешь, сейчас в морду дам? — вдруг очень естественно предложил он.

— Это еще за что? За мою же доброту? — обиделся незнакомец.

— Да не за доброту твою, а за мой рупь. Давай я тебе дам рупь, а за этот рупь я тебе двину разок в морду. Хочешь?

— Нет, не хочу, — подумав, ответил незнакомец.

— А что так? — кровожадно ухмыльнулся Евлампьев.

— А то, что это никому не выгодно. Ни вам, ни мне. Вы тратите свой рубль на антигуманный поступок. И, видя в вас человека, читавшего сочинения Федора Михайловича Достоевского, я ничуть не сомневаюсь, что вы потом будете страшно мучиться и лезть ко мне с целованиями. Невыгодно, чтоб меня за один и тот же рубль и лупили, и целовали. Давайте уж тогда два, что ли?

— Да нет, что вы. Действительно я что-то… того, — замешкался Евлампьев. — Запутали вы меня своими логическими парадоксами, что и на самом деле… немножко совестно, — криво улыбнулся он.

— Да уж конечно. Бить человека за деньги ради удовлетворения собственной животной прихоти — очень красиво! — подтвердил незнакомец.

Они замолчали.

— А знаете что? — неожиданно предложил незнакомец. — Знаете что — а дайте-ка мне лучше три рубля. Авось у вас и на душе полегчает.

— Это вы точно знаете? — спросил Евлампьев.

— Совершенно точно, — не мигая сказал незнакомец.

— Но у меня столько нету, у меня дома есть, а тут нету, — сказал Евлампьев.

— Ну, так и давайте до дому вашего дойдем, это ж рядышком, наверное, — догадался незнакомец.

— Да уж, рядом, — тоскливо пробормотал Евлампьев.

— Вот и идемте, — сказал незнакомец.

И они пошли, пошли по асфальту этого тихого каменного квартала, тихий Евлампьев и Homo Futurum. Капли росы выступили на асфальте. Засыпали пятиэтажные дома. И свежая-свежая ночная прохлада овевала их, тихого Евлампьева и Homo Futurum’a, свежая ночная прохлада, озаренная неземным сияньем далекой и ко всему привыкшей луны.

* …я днем три литра брал, а зачем мне оно так много? — Затем, что при Советах за разливным пивом стояли вечные очереди, и не было, разумеется, как сейчас, в каждом ларьке десятков разновидностей бутылочного пива.

Восемьдесят восемь копеечек по себестоимости. — Учитывая, что литр разливного пива стоил в СССР 44 коп., в банке оставалось 2 литра напитка.

Я еще долг от свадьбы не отдал. — Потому что были такие времена и нравы. Свадьбу справляли шикарно, чтобы «в грязь лицом не ударить», потом скромно обеспеченные люди расплачивались за нее долго-долго.

…хлебец — бесплатно. — До середины 60-х хлеб действительно в столовых давали бесплатно. Потом он стоил 1 коп. кусок. Тоже в общем-то бесплатно.

Назначение

Аделаида Борисовна всю свою недолгую жизнь работала простой продавщицей. А тут ее назначили заведующей отделом, где продают говяжьи, свиные и бараньи суповые наборы.

Вот так штука! Еще вчера баба просто стояла за весами, а нынче баба будет стоять за весами не просто!

Получив назначение, Аделаида Борисовна с вечера соорудила на себе изящную прическу следующего содержания: она вынула из прически длинный натуральный локон, завила его щипцами и пустила через ухо прямо под щеку. Локон щекотнул нежную кожу Аделаиды Борисовны, и она заскользила в белом халате по территории отдела, давая громкие и ясные указания:

— Вот это, девочки, со-овсем не годится! Надо пыльку-то стереть здесь, а то неаккуратно получается! Придет врач из СЭС, и нам всем будет очень стыдно! И суповые наборы — вот смотрите: мы свалили их все в кучу, а давайте мы их все разложим рядом. И покупатель будет доволен, и мы будем иметь хорошее настроение.

Девочки засопели и закружились. А Аделаида Борисовна певуче приказала мне:

— А ну-ка, мужчина! Немедленно уберите ваш портфель с прилавка! Ему не место на прилавке!