Песня первой любви

И вдруг утром ваш старый пиджак, сиротливо висящий на спинке стула, приносит вам неожиданные сюрпризы.

Так вот. Этот самый тов. Оскин, проснувшись однажды утром, обнаружил в своем собственном пиджаке десять настоящих рублей.

Событие это очень удивило Аркадия, потому что денег у него в последнее время и никогда не водилось.

Очень-очень это, с позволения сказать, происшествие удивило Аркашу.

— Чудеса, — сказал он, тупо глядя на деньги, — чудеса в моем дырявом пиджаке.

Сказав «чудеса» и повторив «чудеса», тов. Оскин встал с постели, чтобы поймать муху, нецелеустремленно ползущую по оконному стеклу. Бросил Аркадий муху навзничь на пол, раздавил ее крепким каблуком, надел пиджак да и отправился с похмелья на работу, чтобы честно трудиться и заработать денег на жизнь.

Только на работу он не попал, так как человек был необыкновенно слабый. Встретил Фетисова. Показал ему десятку. Тот тоже удивился. Поговорили друзья-приятели о том и о сем, повернули куда надо — и так далее. В общем, возвратился тов. Оскин домой поздно ночью с пением украинской народной песни «Посияла огирочки блызько над водою». Попел немного и одетый бухнулся в постель.

Проснувшись утром следующего дня, он немало изумился своей нелепой жизни.

— Что же это я делаю, подлец? — сказал Аркадий, стоя перед зеркалом и не узнавая себя. — Это же кончится тем, что я окончательно потону на дне, и меня выгонят с работы.

«И правильно сделают», — сказал Голос.

— Ничего себе правильно, — возразил Аркадий. — Ведь я же человек. Человек. Ты меня понимаешь?

И еще что-то продолжал бормотать, ощупывая себя и свою неснятую одежду.

Тут ему пришлось дернуть себя за нос, потому что иного выхода не было. Потому что в том же кармане того же пиджака он нашел те же или другие десять рублей, ту же десятку, тот же красный червонец.

— Ай, — сказал Аркаша. — Ай, что делается! Не понимаю и даже боюсь.

Сказал и посмотрел по сторонам дико.

А по сторонам были одни голые стены. На стенах почти ничего не было. Он-то, конечно, всем всегда говорил, что ему ничего и не надо, но ведь лгал, шельма.

Дико озираясь по сторонам, тов. Оскин вышел на улицу и там тоже ничего не понял.

Ходили трамваи. Гуляли знакомые. В магазинах продавали еду и напитки.

Короче говоря, дома он оказался опять очень поздно, а на земле молодой человек стоял так: поставив ступни под углом девяносто градусов друг к дружке и перекатываясь с пятки на носок, а также с носка на пятку.

«Эх, тов. Оскин! Разве ж можно пропивать десять рублей дотла, даже если ты их нашел неизвестно по какому случаю?» — спросил Голос.

Но ничего не ответил бедняга. У него и у самого накопилась масса вопросов, требующих немедленного разрешения.

— Что же будет? — вопрошал Оскин, в отчаянье и испуге ломая свои белые пальцы. — Разве так можно делать?

И естественно, так и не узнал, можно или нет. А то как же иначе? Ведь в комнате он был один, кто б ему мог ответить? Голос? Так Голос и сам не знал, что к чему.

После истерик, восклицаний и вопросов тов. Оскин проснулся — ясно, опять с похмелья, — но уже довольно спокойным человеком. Он привычной рукой полез в карман. Не ломал он больше пальцы, не удивлялся он больше, а только крякнул от удовольствия, увидев, что десятка опять на своем месте.

Встал, ушел, пошел, гулял, лег, спал. Пьяный.

Новый день. Прежняя картина. Тот же пиджак. Та же десятка. Берет десятку. Довольный уходит.

«Эх, Оскин, Оскин, — говорит ему вдогонку Голос. — Не доведет это тебя до добра…»

А ему даже и на Голос наплевать.

Но чудес нет. Я обращаю ваше внимание на этот несомненный факт в связи с тем, что на пятый день нахождения сумм тов. Оскиным было обнаружено уже не десять, а всего семь рублей. Семь рублей, уже не десять.

Дальше — меньше. На шестой день — всего лишь три рубля. Трешка. Пропита.

И настает седьмой день недели чудес. И на седьмой день недели чудес тов. Оскин лезет в чудесный пиджак и извлекает из него шесть медных копеек.

Тут следует заметить, что этот седьмой день был по странному совпадению понедельник. А понедельник, как известно, является днем начала рабочей недели.

Оскин же хоть и был выпивоха, но человек сообразительный. Знал, что можно, а что нельзя. Знал, что неделю можно на работу не ходить, а больше нельзя.

Сообразительный Оскин посмотрел на часы. Часы ничего не показывали. Сообразительный Оскин включил радио. «На зарядку! На зарядку!»

И понял Оскин, что на работу он не опоздал, а если поторопится, то даже и успеет. Может идти на работу.

Чем-то он там наскоро перекусил, на кухоньке что-то скушал, почистил свои полуботинки, пригладил свои редкие волосики, сел со своими шестью копейками в автобус и приехал на работу.

На работе тов. Оскин довольно быстро разъяснил интересующемуся начальству, что все пять рабочих дней прошлой недели он находился у постели больного дедушки, находившегося в забытьи. А теперь дедушка умер, и тов. Оскин уже на работе, а также просит задним числом как-нибудь отметить его на работе, ввиду утраты дедушки, или дать ему задним числом отпуск за свой счет, если не принимать утрату дедушки к сведению.