Песня первой любви

— Видишь ли, был тут у нас на складах один элемент, сторож, которого сейчас уже нет, потому что он недавно умер. Его похоронили, и он теперь лежит один в земле. Звали его Суворов дядя Леня. Или дядя Леша. Я уже сейчас не помню. По-моему, дядя Леша. И с ним в родстве состоял один начальник из райцентра, который работал там начальником какой-то экономической лаборатории и носил фамилию, какую бы ты думал? Мазепа. Его фамилия была Мазепа.

И вот этот самый Мазепа как-то приехал к нам на станцию в командировку и зашел к дяде Леше, чтобы поговорить и посидеть. Сели они за стол, выпили маленько, и дядя Леша пожаловался родственнику, что очень мало получает денег, работая ночным сторожем.

Родственник задумался.

— Так ты, наверное, на дежурстве спишь? — наконец сообразил он.

— Ну и что, что сплю. Это не играет роли. Ведь я же на окладе. А выше оклада не прыгнешь. Это не играет, — справедливо возражал Суворов.

— Нет, играет, — сказал Мазепа.

— Так научи, — попросил дядя Леша.

И стал ждать. А Мазепа очень долго не отвечал, так как ел тушеную капусту со свининой. Он съел капусту и вытер жирные пальцы о салфетку. Потом он вздохнул и стал учить Суворова.

— Э-э, нет. Спать нельзя. Кто спит, тот все проспит. Вот ты попробуй когда-нибудь не спать на своем, пускай очень скромном, посту, и ты увидишь, что заживешь очень хорошо.

— Так как же, — заикнулся было дядя Леша. — Ведь — оклад.

— Все. Все. Больше я тебе ничего не скажу. Но помни мои слова, что кто спит, тот все проспит. Бывай здоров, Алексей. Приезжай в гости, а я пошел на поезд. Бывай.

И он уехал в райцентр.

А мужик дядя Леша очень удивился и никак ничего не мог понять. Но зная родственника как человека умного и тертого, он решил довериться ему и испытать.

Поэтому в первую же дежурную ночь он сварил себе получифир, выпил его с сахарком и примостился около склада в тулупе, держа ружьецо в охапку так, чтобы дуло оружия глядело на небо, а именно на созвездие Большой Медведицы.

А в ихнем складе, видите ли, несмотря на то, что он был хил и не имел даже путных замков либо пломб, хранились иногда очень необходимые вещи для правильного ведения народного хозяйства.

В частности, туда как раз поступило новомодное стекло-куб. Это стекло-куб было такое ребристое, зеленоватое, размером чуть больше кирпича. Я даже не знаю, как оно называется. Знаю только, что его вставляют в окна производственных предприятий, чтобы уменьшить шум работы, доносящийся с этих предприятий на улицу. Стены из него еще можно выкладывать. Будут почти прозрачные. Может, может, конечно, это стекло-куб пригодиться и в домашнем хозяйстве, потому что в домашнем хозяйстве может пригодиться все.

Ну так вот. Дядя Леша не спит, значит, любуется звездами и замечает между делом, что к складу тихохонько подъехала легковая машина с выключенными фарами. И вышел из машины сгорбленный человек, который направился к складу и прямехонько полез в его плохо запертую дверь.

— Стой! Стрелять буду, так, что ли, надо, — прошептал про себя изрядно струсивший дядя Леша и заорал: — Стой! Стрелять буду! Ты куда?

Но сгорбленный не сказал куда. Потому, очевидно, не сказал, что посчитал этот вопрос лишним. И без того было ясно — куда, а к тому же он мог и не расслышать, потому что давно уже исчез в недрах склада.

Ну, время идет. Дядя Леша ждет. И дождался, что тот является. И еще более сгорблен, поскольку на плечах его покоится здоровенный мешок.

Неизвестный подошел поближе к сторожу и стал его ругать.

— Ты что это орешь, козел!

Впрочем, его уже нельзя было считать неизвестным, так как дядя Леша без труда узнал в нем заведующего Александра Александровича Пушкина, про которого на предприятии шутили:

— Получишь у Пушкина.

— Я, я, — сказал дядя Леша, — я, я…

— Ты, ты, — передразнил его узнанный незнакомец, — ты, ты. Дерут тебя коты.

Тут-то дядю Лешу и осенило.

— А вы не говорите такими словами, — обнаглел он. — И не обращайте это в шутку. А лучше объясните, куда это вы расхищаете социалистическое имущество, которое я поставлен караулить за семьдесят рублей в месяц?

— Ох и петух! — развеселился Пушкин. — Молодец! Храни! Бди! Наберешь себе полмешка, — разрешил он и приказал: — Ну, давай! Давай! На вахту!

Тогда дядя Леша помог ему донести мешок до легковушки, и Пушкин уехал. Уехал, но фары все-таки так и не включил.

Счастливый дядя Леша набрал в мешок разрешенного стекла, вынес мешок со склада, сел на него и стал бдеть дальше, не имея сна ни в одном глазу.

И действительно, по прошествии некоторого времени заскрипели немазаные колеса и появилась подвода. Так тоже тихонечко-тихонечко. Даже тише еще, чем машина.

Сторож, который уже приобрел некоторый опыт в делах подобного рода, не стал кричать про стрельбу, а наоборот, сделался и сам как бы тих, а внешне даже как будто спящ.

Ну и конечно. Выходит из склада с полным мешком не кто иной, как десятник Пугачев.

Десятник Пугачев тяжело дышал под мешком, а дядя Леша ему эдак повелительно:

— Стой! Нет, стой! Врешь. Шалишь. Не уйдешь. — И поклацал затвором.

Пугачев скинул мешок с могучего плеча и очень удивился: