Песня первой любви

И на всю эту безобразную картину падения нравов, оцепенев, смотрели доминошники, забивавшие козла под тенистым тополем. Они работали на комбайновом заводе и, оцепенев, не знали, как истолковать случившееся. Алкоголик стоял на балконе.

— Эй, а ты чё же! — крикнул один доминошник.

Алкоголик не слушал его.

— Подожди. Не спеши. Я — сейчас, — бормотал он, после чего и сам выбросился с балкона. В полете он познал всю мудрость мира. Но, к сожалению, люди, познавшие всю мудрость мира, уже никому не могут о ней рассказать.

На них не было никакой одежды. Доминошники закрыли тела принесенными из дому простынями и стали дожидаться представителей власти и медицины, разгоняя жадную до зрелищ толпу грубой бранью.

Дорогие мои! Хорошие! Землячки́! На примере изложенных пяти песен о водке вы ясно видите, что людям, которые тонут в море водки, приходится очень и очень туго.

Но худо должно быть также и тем, которые плывут по этому спиртовому пространству в белоснежном лайнере. Стоит себе, опершись на корму, сукин сын, одетый в аккуратный фрачишко, и слушает, как корабельная музыка играет «Прощанье славянки», а в ресторане подают красную икру.

Стыдно ему должно быть, такому человеку! Ему должно быть очень и очень стыдно, что он не борется с морем водки, чтоб оно высохло раз и навсегда. Ему должно быть очень стыдно!

Но ему, напротив, ничуть не стыдно. Мало того, он наверняка будет иметь претензии ко мне за то, что я сочинил изложенные пять песен о водке.

А как мне не сочинять пять песен о водке, когда я слышу вопли распадающихся семей и вижу детишек с перекошенными от волнения лицами.

И везде — ад. И везде эта водка, водка, водка!

Туман! Болезнь! Мрак! Чувствую — скоро будет осень. Утром высунусь из окна и увижу, что алкоголик идет по серебряному от инея рельсу неизвестно куда.

* Пора признаться, что название этого цикла коротких рассказов навеяно названием знаменитого фильма советского кинодокументалиста Дзиги Вертова «Пять песен о Ленине». Это просёк один мой критик-доброжелатель и, отведя меня в сторону на каком-то семинаре «молодых писателей», шепотом сообщил мне про Вертова, чтобы я «не подставился». Но я ушел в «глухую несознанку». Дескать, мы люди не местные, из Сибири, откудова нам етта усё знать, какой еще такой Дзига…

Кроме того, пора печатать меня большими тиражами и платить мне за работу хорошие деньги. — Это и сейчас актуально.

…в городе Риге (Латвийская ССР). — Где до сих пор стоит памятник латышским красным стрелкам, спасшим в 1918 году на радость всем трудящимся Ленина и Дзержинского.

…несмотря на отсутствие обстановки. — Двусмысленность этой фразы тот критик-доброжелатель тоже отметил и попросил ее вычеркнуть, «если я серьезный парень».

Больше всех в жизни повидали токари Петров и Попов. — Я, в отличие от моего покойного друга Дмитрия Александровича Пригова, ни токарем, ни слесарем не работал. Впрочем, вру: в школе тогда временно ввели трудовое обучение, и я раз в неделю ходил рано утром на комбайновый завод, где спал в теплых токарных стружках. Потому что рабочие хотели «гнать план» и «шалыжки колотить», а не возиться с косоруким девятиклассником.

— Хочем знакомиться с грузином. — Вот ведь каким пиететом пользовалась Грузия в тогдашнем обществе. Не то, что сейчас, когда она целится вступить в НАТО. Нужно и нам вступить в НАТО, тогда все будет по-прежнему.

За компанию сионист удавился. — Сомнительная, но по тем временам политически корректная шутка. «Сионист же ведь и русским может быть», — сказал бы умный столяр, если бы его потянули вдруг к ответу «за разжигание национальной розни».

А дайте ему свободу — он разрушит все, и в первую очередь самого себя. — Какие же грамотные, философски подкованные актеры служили тогда в музкомедиях страны. Сразу видно, что Духовность была тогда на порядок выше, чем сейчас.

Кузьмичев — фамилия моего друга, актера нынешнего театра “Эрмитаж” Александра Кузьмичева, тогда работавшего в Красноярском ТЮЗе. Совпадение, как и все в этой жизни, — случайное (шутка).

«Птичье молоко». — Таких конфет тогда в обычных магазинах не было. Равно как и понятия «скрытая реклама».

Он упал в пахоту и, очнувшись, очень обрадовался тому, что жив. — Мой близкий знакомый, красноярский хиппи по прозвищу Бурмата, вывалился в газон с балкона ЧЕТВЕРТОГО, а вовсе не какого-то там второго этажа, и с ним тоже ровным счетом ничего не случилось. За исключением того, что его забрали в милицию.