Песня песка

Поезд остановился у переполненного перрона, и, когда открылись двери, в вагоны хлынула шумная праздничная толпа.

Вскоре они вышли на станции со звучным названием на гали. Неподалёку – среди доживающих последние годы гармий – прятался музей пустоты. Нив и сам не понимал, зачем потащил туда Ану.

Музей пустоты был пустым.

Модели планет и долий не вызывали у горожан заметного интереса, поэтому в музее, как в храме, всегда соблюдалась невольная тишина. Казалось, что там, по всем законам открытого космоса, не распространяется звук.

Музей был небольшим – лишь несколько сквозных комнат, где глаза поначалу, не успев привыкнуть к темноте, не различали ничего, кроме искусственных небесных тел, подвешенных на толстых нитях. Ана даже не решилась снять дыхательную маску.

Первый зал занимала наэлектризованная модель солнечной системы, и Дёза, пасмурно-мглистого цвета, была необъяснимо больше в размерах, чем ярко подсвеченный солнечный шар. В остальных комнатах в странном и нелогичном порядке красовались глобусы известных планет, огненные короны звёзд и долий. В самом последнем зале снова стояла на пьедестале Дёза – как памятник одиночеству среди нарочитой темноты. На огромном светящемся шаре, которому не требовалось солнце – ведь он сам прожигал себя насквозь, – тщательно воссоздали реальный рельеф по снимкам с вахатов.

Нив долго разглядывал города, напоминающие мелкие соты с россыпью разноцветных огней. Ночное освещение кварталов словно образовывало знаки на неведомом языке, послание в пустоту, выведенное на поверхности планеты.

– А куда ты будешь летать? – спросила Ана.

– Сюда, – сказал Нив, ткнув пальцем в глобус. – Южная пустыня, видишь?

– Нандин, – ответила Ана.

Её лицо таяло в полумраке из-за чёрной маски.

– Карпараза.

Она прочертила пальцем невидимую дорожку, которая уходила далеко на юг, где наверняка уже простирался пояс ветров.

Когда они вышли из музея, Ниву пришлось зажмуриться, защищаясь от непривычно яркого вечернего солнца.

– Куда теперь? – спросила Ана.

Они вернулись на перрон и сели на ближайший поезд в сторону северо-востока. Нив уже забыл о своём маршруте – ему просто хотелось ехать дальше, неважно куда – в центр, в другой конец города, на окраину, к пескам.

Улицы переливались яркими огнями, сверкала газовая иллюминация, мерцали фонари.

Ане захотелось выйти на одной из станций.

Люди, стоявшие на перроне, заняли в поезде их места. Это походило на смену караула – ранний вечер, забытый пост на высоте в несколько этажей, растрёпанные ветром пёстрые флаги.

Они встали на перроне над бурлящей улицей.

Праздник только разгорался. Ана молча смотрела на толпы внизу. Она выглядела спокойной и умиротворенной. Дул лёгкий ветер, спадала дневная жара.

– Поехали домой, – тихо сказала Ана.

– Тебе стало хуже? – обеспокоено спросил Нив.

– Нет. Просто…

Ана повернулась к нему, коснулась его плеча. Ветер неожиданно усилился. Красное праздничное знамя часто трепыхалось за её спиной, обмотавшись вокруг флагштока.

– Просто я устала, – сказала она. – Так много впечатлений за один день.

И они поехали обратно – снова по разным линиям, на разной высоте над городом, в непохожих поездах, старых и новых, переполненных и пустых. Теперь они уже не выходили на станциях, хотя праздничные огни стали ярче, и улицы сверкали, тревожа надвигающийся сумрак. По стёклам вагонов проносились ослепительные отражения гирлянд, но Ана даже не смотрела в окно.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Нив.

Ана ничего не ответила и лишь непонятно кивнула.

– Надо было всё-таки придумать маршрут покороче, – сказал Нив.

– Всё в порядке. Я… – Ана положила голову Ниву на плечо. – Сегодня было так хорошо. Спасибо тебе.

Они вернулись домой.

Ана включила радио. Передавали какой-то праздничный шум, бравурную музыку, шипение помех. Нив пошёл на кухню разогреть воду для хараса.

Он вернулся с дымящейся кружкой в руке.

Ана спала.

Она лежала в постели, не раздевшись. Дыхательная маска валялась на столе, радио натужно работало – диктор наигранно-торжественным голосом рассказывал, какие пёстрые гуляния наводняли город при свете дня. Люди радовались до слёз, размалёванные улицы волшебно преобразились. Диктор вдруг дико загоготал над собственной шуткой, и Нив выключил радио. Через несколько часов начинался праздничный салют, который он хотел посмотреть с Аной.

Нив присел рядом с ней на кровать. Потянулся, чтобы накрыть её одеялом, но передумал – дхаав надрывался, но комнату всё равно выжигала духота. Ана легла спать в одежде. Перепутанные волосы закрывали её лицо, на щёках выступил болезненный румянец.

Пока Нив возился на кухне, ему пришла в голову мысль предложить Ане остаться на следующий день дома – устроить маленькое продолжение праздника, о котором не знает никто, кроме них двоих. И пусть город уже не будет таким бушующим и ярким, пусть даже они весь день проведут в тесной квартире, напротив опечатанного окна.

Но Ана уже спала.