Песня песка

Нив сел за стол. Пить харас теперь не хотелось. Нив подумал, что нужно разбудить Ану, помочь ей раздеться, может, даже сделать укол – но не стал. Наверняка ей снится, что они сейчас сидят за столом, пьют ароматный харас, слушают радио и ждут праздничной канонады, оглушительного завершения дня.

До салюта оставалось ещё несколько часов. С улицы доносились чьи-то крики и смех. Проносились по бадвану сверкающие поезда.

Нив встал и осторожно, стараясь не шуметь – хотя Ане не помешал заснуть даже гогот ведущего по радио, – оделся и вышел на лестничную клетку.

* * *

Ветер приносил запах песка и соли. Под бадваном кучковалась разряженная молодежь, но на Нива никто не обращал внимания. Он зашагал вниз по улице, к Нивартану, словно собирался повторить дневное путешествие. В паре кварталов от дома открылась недорогая забегаловка с крепкой домашней каттойей – Нив заглядывал туда несколько месяцев назад.

Там оказалось людно.

Нив взял бутылочку у недружелюбной женщины за стойкой и неловко топтался в поисках свободного столика – ему не хотелось ни с кем говорить. Лампы на потолке часто мерцали, распрыскивая скудный свет, и всё вокруг – стены с фотографиями пыльных башен, песчаных дюн и парящих в воздухе кораблей, затоптанный пол, низкий потолок с тёмными разводами, даже лица посетителей – казалось жёлтым, как в глубокой пустыне на закате дня. Нив подумал, что даже в такой день владелец не позаботился заменить потолочные лампы, как будто нормальное освещение помешало бы людям пить.

Свободных столиков не оказалось. Нив подсел к мужчине, который в одиночестве пил каттойю. Незнакомец поприветствовал его энергичным кивком и сказал что-то на гали. Нив улыбнулся и тоже кивнул в ответ. Лампы снова замерцали. Праздник подходил к концу.

Нива не отпускало непонятное беспокойство. Он надеялся, что этот день, проведённый с Аной, поможет ему во всём разобраться – новая работа, зона молчания, ламбда в песках, – но Ана спала дома, а он пил каттойю в переполненном самаде.

Всего через несколько недель он полетит в пустыню – в самое сердце песков, где даже обычные люди не могут дышать без маски. Нив вспомнил, что небо в пустыне чёрное и ясное по ночам. Там, за высокими стенами, которыми обнесён задыхающийся город, можно увидеть звёзды. Ночная пустыня напомнит ему о родине. Нив рассмеялся.

Его сосед поднял рюмку, предлагая безмолвный тост. Нив поддержал. Каттойя была приторной и тёплой. Нива подташнивало. Он скривился так, словно глотнул разъедающей кишки отравы, и вытер рот рукавом. Его сосед сказал что-то на гали и, ухмыльнувшись, вновь наполнил рюмку.

За другим столиком громко спорили двое молодых мужчин, яро, с пьяной хамоватостью, перебивая друг с друга. Из-за стойки сочилась сдавленная музыка из приёмника, шипел старый вещатель, заунывно тянул гласные певец, и голос его, точно обрывчатое послание из далёких песков, тонул в треске помех. Резко хлопала входная дверь – кто-то уже торопился домой. Загрохотала разбитая посуда.

Нив вздохнул.

Зачем он пришёл сюда? Его мутит от здешнего пойла, Ана может проснуться и увидит, что его нет, а он не оставил даже записки. Вдруг ей снова станет плохо – в тесной и душной комнате, где едва работает дхаав? Радио молчит. В квартирке темно – он выключил свет. Кружка с кипятком остыла на столе.

Нужно вернуться. Оставить недопитую каттойю и вернуться, пока не проснулась Ана.

Но Нив не уходил.

Тошнота улеглась, и он выпил ещё, на выдохе, глотая каттойю, как лекарство. Напиток обжёг горло, грудь заполнило приятное тепло.

Нужно вернуться.

Он не уходил. Он налил себе ещё рюмку.

Сосед порывался заговорить с ним, Нив угрюмо кивал. И продолжал пить. Каттойя теперь не походила на рвотное зелье, ему захотелось выпить ещё. Уже не нужно никуда возвращаться. Ана проспит всю ночь. Она ничего не заметит.

Голова слегка кружилась. Праздник завершался в дешёвом самаде под мерцающими лампами – рядом с пьяным незнакомцем, бормочущем что-то на непонятном языке. Под звуки протяжной музыки, искажённой шипением помех, шумом осыпающегося с барханов песка.

Нив закрыл глаза и представил, как летит в вимане над пустыней – под ним тянутся одинаковые дюны, а город остался где-то далеко позади, превратился в мираж.

Он наполнил рюмку.

– Салют, диди́тсу? Скоро начнут палить! – дружелюбно сказал сосед и качнул рюмкой, предлагая очередной тост.

На стол упало несколько капель. Праздник завершался.

Забегаловка быстро пустела. Нив взял себе ещё каттойи, не понимая, почему торчит в прогорклой питейной, которая давно бы уже закрылась в будний день. Накатило вялое отупение от каттойи, делать ничего не хотелось, улица в окне казалась совершенно чёрной, как будто давно наступила ночь.

Музыка теперь не играла – кто-то переключил приёмник на вечерние новости и прибавил громкость. Мощный грохочущий голос рассказывал о салюте. Эта поздняя передача как бы невзначай намекала засидевшимся в самаде, что пора домой. Но Нив не прислушивался. Не слышал он и соседа, бормочущего на гали. Нив опьянел, но странная боль не унималась.