Читаем Песня песка полностью

Ана медленно прошла между рядами сидений и остановилась перед пустым расписанием полётов. Её вахат должен был давно улететь. Она села напротив настенных часов, которые невозмутимо отсчитывали бессмысленное время, и поставила в ногах сумку. Она не взяла с собой ни еды, ни питья. Горло у неё пересохло.

Ана закрыла глаза.

Она чувствовала себя так, словно пришла на приём в агада-лая — к старому врачу, который всегда относился к ней с вниманием, всегда выслушивал жалобы, всегда давал направление на новый препарат — и ждёт в пустынном плеве, пока подойдет её очередь. Врач занят и никак не вызывает её к себе. Но Ана будет сидеть здесь до самых сумерек. Она будет ждать.

От холодного воздуха кружилась голова, однако дышать, несмотря на сотни работающих дхаавов, не становилось легче. Ана с хрипом глотала воздух.

Это начиналось. Приступ.

Она поднялась, но ноги её подкосились, и она повалилась на пол.

Вокруг — во всём плеве — не было ни души.

Ана отчаянно глотала ртом воздух. Она повалилась на спину, на грязный пол. В глаза ей бил свет потолочных ламп, по щекам стекали слёзы.

Собрав оставшиеся силы, она всё же смогла сделать вздох. Грудную клетку тут же пронзила острая боль, но она вздохнула снова. И ещё, и ещё.

Ана валялась на полу.

Огромные настенные часы рядом с пустым табло громко и безжалостно отсчитывали время. Секундная стрелка двигалась рывками, застывая на мгновение, когда Ана делала вдох — с каждым разом всё дольше, точно завод у часов медленно сходил на нет, пока стрелки вдруг не замерли, остановились.

Перестало доноситься дыхание дхаавов. Плев захватила тишина.

Ана встала — медленно, чтобы вновь не закружилась голова, — и уселась рядом с сумкой. Её клонило в сон, она сопротивлялась, не хотела проснуться от удушья, но как-то незаметно провалилась в темноту.

Сон был похож на обморок. Разбудил её громкий скрежет в вещателях у потолка.

По всему плеву разносился надсадный треск, от которого резало в ушах. Бренчала музыка, похожая на бодрые мелодии перед выпусками новостей. Как сигнал к побудке. Музыка оборвалась на звенящей ноте, и послышался хорошо поставленный голос.

Ана замерла от ужаса.

— …крупнейшая катастрофа с момента основания… Около десятка городских кварталов полностью разрушены — практически весь северный район перестал существовать. Выведены из строя более двенадцати линий хагаты. До сих пор ведётся подсчёт…

Сквозь окна пробивался жёлтый свет вечернего солнца, улица казалась спокойной, застывшей во времени. Где-то вдалеке вздымался над приземистыми домами металлический остов бадвана. Как будто ничего не произошло.

Ана подумала — а сколько времени она находится в плеве? День близится к концу. Расписание вылетов по-прежнему показывает пустоту. Ей хотелось спать, но она изо всех сил боролась со сном, думая, что потом уже не сможет проснуться.

Вскоре в плеве стали появляться другие люди.

На Ану никто не смотрел. Все о чём-то говорили: кто-то совсем тихо, шёпотом, как будто боялся, что его услышат, кто-то — громко, срываясь на крик, надеясь, что его услышат все.

Но Ана не различала слов.

Она сосредоточилась на дыхании — медленный глубокий вдох, затем выдох. Это ведь так легко, и воздух в плеве прохладный и чистый. У неё не должно быть нового приступа. Всё будет хорошо. Хорошо, как говорил врач.

На экране с расписанием высветились какие-то цифры. Ана не сомневалась — ещё немного, и появится её вылет. Южный Хапур. И номер — как у ламбды далеко в песках.

Она снова не могла справиться с дыханием. Все дхаавы в плеве разом перестали работать, отключились, как во время перебоя электричества в видая-лая. Она прошла в конец плева и надела маску. Помедлила несколько секунд, обернулась, взглянула ещё раз на расписание, где появлялись нечитаемые названия, и вышла из здания.

В нос ей ударил резкий смрад препаратов, маска хрипела, забившись пылью, и едва пропускала воздух, однако дышалось свободно и легко, и у неё даже закружилась голова.

Был глубокий вечер.

На небе горели звёзды. До самого горизонта тянулись высокие дюны, одинаковые, как во сне. Порывистый и сухой ветер поднимал в воздух песчаную пыль, закручивал её вихрями. Осыпались со странным гулом гребни барханов. Пустыня была живой, Ана даже чувствовала её теплое и неровное дыхание.

Вдалеке, едва различимые в вечернем сумраке, виднелись чьи-то уходящие к горизонту следы.

Глоссарий

А

Аа́дхи (разг.) — обычно используется в вопросительных предложениях, в смысле «всё ли в порядке?».

Абити́нский — стиль в архитектуре, для которого характерны монументальные стремительные формы и остроконечные крыши наряду с богатым декором фасада.

Абдаа́рдха — эпоха, множество лет.

Абхипрапа́д — приближение, наступление чего-либо; часто употребляется, чтобы подчеркнуть неизбежность какого-либо явления.

Абхи́ла-си́та — добровольно, по собственному желанию, без принуждения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Снежный Ком: Backup

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза