Песня Рахеро и другие баллады

Посреди бескрайних вод остров есть, на нём – народ.
Как туда попал, не знаю, но с тех пор уж там живёт.
Там не тужат, не гундят, хлебные плоды едят
И рассказывают сказки уже сотни лет подряд.
Много сказок у народа. В каждой – свой чудной герой.
И встречаются герои, очень странные порой.
Впрочем, нам ли удивляться (со своей иглой в яйце)?
Я ж попробую поведать вам о Пае-молодце…
Очень много лет назад, на Таити говорят,
Жил Верховный вождь Таихиа, таитянский автократ.
В Таутире правил он, где ветра со всех сторон
На долине побережья, позади – гористый склон.
Он великий был монарх и запомнился в веках,
Был стратег-завоеватель и политик-патриарх.

Ну, а чтобы управлять, надо ж настроенья знать,

И была при нём система или по-простому – знать.
И среди таких людей был Рехиа, из вождей,
Дальний родственник какой-то, простачок, не прохиндей.
Был он молод, не богат, зато счастливо женат,
Жил с супругой Хуаури, тож из знатных из девчат.

Хуаури на сносях прогуляться шла в лесах,

Глядь, подходит к побережью лодка в полных парусах.
А на лодке той внутри королевские дары,
Много жареной свининки, фруктов, рыбы и икры.
И она, придя домой, говорит: «Мой муж родной,
Там пришла из моря лодка, вся аж ломится едой.
И как я твоя жена и уже рожать должна,
Я желаю этой снедью голод утолить сполна».

Сильно муж жену любил. Побежал, что было сил.

И команду этой лодки торговаться пригласил.
Он за той еды завал цену знатную давал:
Украшения из перьев, ткань циновок, покрывал.
Говорили моряки: «Торговаться не с руки…
Мы ж, вообще-то, не торговцы, мы – послы и ходоки.
Кабы знали загодя, взяли б лишку, уходя,
Ну а это всё подарки для Верховного вождя».

А Рехиа им в ответ: «Так для вас ведь срока нет,

Вы же можете еще раз привезти всё это вслед.
Я всё это вам даю, так как я жену люблю,
Ну а ей рожать пора уж, пополнять семью мою.
А когда пройдёт тот час, нет уж выгоды для вас,
Вам такой цены роскошной никогда никто не даст».

Всё прикинули послы и, не будь они ослы,

Отгрузили груз Рехиа: мясо, фрукты и маслы.
И, отчалив под заход, на возвратный шли поход,
Чтобы выполнить заданье и себе добыть доход.
А Рехиа пир накрыл и соседей пригласил,
Так свою жену уважил и семью свою почтил.

Но у всякого из нас есть завистники подчас,

И Рехиа был не лучше, и врагов имел запас.
И пошла молва кругом, источаема врагом,
Что украл он те подарки и не заплатил при том,
Чтобы пиром люд купить, себе славы раздобыть,
Тем Верховного унизить… – заговорщик стало быть.

Как те слухи разнеслись, за него враги взялись,

Всё изжить его пытались, не на шутку завелись.
Хуаури родила, мужу девочку дала,
И враги про то прознали, пожелав Рехиа зла.

Как-то раз, в один из дней, к ним пришёл парад гостей,

Принесли ему подарков: много тканей и снастей,
И с порога говорят: «Вождь наш будет очень рад,
Если мы твою дочурку принесём ему назад.
Он живет в семье своей, только нету дочерей,
Если ты ее отдашь нам, радость будет у людей.
Будет в счастье твоя дочь и богатстве день и ночь,
Вряд ли ты таким богатством сможешь дочери помочь.
Вождь наш хоть уже старик, но удел его велик,
Станет дочка королевой, будет в красных перьях лик».

Тут Рехиа и жена им доверились сполна,

Передав им свою дочку, раз уж так она нужна.
Но отец не знал и мать – дочке счастья не видать,
И на утро под камнями будет труп её лежать,
А когда узнали суть, их сердец коснулась жуть:
Днём не находили места, ночью не могли уснуть…

Делать нечего – лишь жить, дочку уж не воротить…

Через годы Хуаури стала вновь дитя носить.
И опять неймётся ей – хочет сладеньких корней[152], –
И желанье не проходит долгий срок тяжёлых дней.
Всё бы это ничего, только нет ни одного,
Не сезон сейчас корням тем, где ж копать, коль нет его.
Хуаури не унять, стала мужа доставать,
Мол, достань ты мне вкусняшек, и чихать, что негде взять.
А как он её любил, так весь выбился из сил,
Ископал уж полдолины, в горный лес искать ходил.
Там увидел он старух среди джунглей горных… двух,
Стал расспрашивать о корне, распознав в них ведьмин дух.

Ведьмы сели к нему в ряд и с ухмылкой говорят:

«Знаем место, где тот корень будет лучше всех наград».
Точно место указав, вплоть до камешка назвав,
Враз Рехиа проводили, лишь удачи пожелав.

Быстро место то сыскал, ни минуты не плутал,

Стал копать Рехиа ловко прям под камнем, возле скал.
Корень отыскался там, хоть не верилось глазам,
Редкий, крупный, очень сочный, прямо – корень всем корням.
«Вот и думай, чего ждать! Может, глубже покопать?
Вдруг их тут месторожденье, то-то будет благодать…» –
Так подумал наш герой (был он простоват порой)
И стал ниже углубляться, выгребая грунт горой.

Только не подозревал, что то место, где копал,

Было дочери могилой, корнем труп её лежал.
И совсем не знал глупец, что копал себе конец,
Видно, был под наважденьем силы ведьминых словец.
Ведь те ведьмы из лесов были из его врагов,
Им доверился напрасно и теперь – средь дураков.
Между тем над ним обвал: камень накреняться стал
И Рехиа там прихлопнул (видно, кто-то помогал).

Хуаури не спала, мужа из лесов ждала.

Вдруг ей сердце защемило, и душа вдруг замерла.
Хоть она и на сносях, но сидеть не дал ей страх,
Наспех собрала пожитки, схорониться чтоб в лесах.
Только до кустов дошла, вражья банда подошла,
И упало сердце в пятки, – всё мгновенно поняла…

Тут она давай бежать, чтобы жизнь свою спасать,

Только вот, видать, от стресса, припекло её рожать.
Мальчик был в кустах рождён, недоношен и синён,
Как на грех, за ней погоня, – гонят, как свинью в загон.
И в корзинке малыша (чуть живой, едва дышал)
Мать повесила на древо от охотников спеша.
И пока бежала прочь, из всех сил скрываясь в ночь,
Таароа всё молила, чтоб ребёночку помочь:
«Ты, Создатель всех миров, ты не будь со мной суров
И спаси моего сына, пусть он будет жив, здоров!»

Божью волю не понять. Смысла нету объяснять,

Почему вдруг Таароа вдруг решил молитве внять.
Вот уже к дитя летят феи, эльфы – все подряд, –
Сняли с дерева корзину, к богу принесли назад.
Был ребёнок очень плох, знал, что делать, только бог,
Поместил его он в тыкву до поры, как будет срок.
И, когда настал тот час, чтоб родиться второй раз,
Проломил ребёнок тыкву, подал жизни громкий глас.
Таароа был без дел, он ребёнка оглядел,
Сотворил ему повязку и в неё его одел.
Он назвал мальчонку Пай. Чтобы скрыть от него рай[153],
Ему выделил жилплощадь, проще говоря, – сарай.

Там малыш на ноги встал, все уменья получал,

Таароа его лично меж делами обучал.
Пай ведь человеком был, и ему бог говорил:
«Ты сиди в сарае смирно, чтоб наружу не ходил!»
Но однажды тот наказ позабыл пацан на раз,
Молодёжь, она такая: ей наказы не указ.

Как-то утром, на заре, в мае или ноябре

(У богов смартфонов нету, – не понять, что на дворе),
Его голод разбудил, болью весь живот сводил,
И настолько есть хотелось, что терпеть уж нету сил.
А сарай тот, знаем мы, был совсем не для зимы,
В стенах щели у строенья – вентилировать умы.

Мальчик – к щёлке припадать: может, есть чего достать,

Хоть букашку, хоть травинку перед завтраком сожрать.
Видит Пай: растёт банан (или это был платан,
А быть может, фэи были, – слаб в ботанике пацан).
Через щель он плод сорвал, в рот поспешно запихал,
Думает: «Ого, как вкусно, я такого не едал!»
И с тех пор он в том саду регулярно ел еду,
А еда была священной, – ГМО, видать, в ходу.
Через щель не доставал, лаз в сарае проломал,
Все он фрукты там покушал и корней себе копал.
И всё длилось так, пока человечья ДНК
В Пае вдруг не изменилась, став божественной слегка.

Хоть снаружи не видать, в нём внутри развилась стать,

Стал он ловким, сильным, быстрым, мог свинью в лесу поймать.
И в конце концов, когда кончилась вообще еда,
Он расстроился, конечно, Таароа звал тогда:
«Ты приди скорей, отец! Принеси еды ларец,
А не то – сыночек Пай твой окочурится вконец!»

Таароа прилетел, смотрит: весь его удел

Без припасов и без дичи, – в общем, полный беспредел.
И давай тут бог кричать: «Я ж велел не вылезать!
Ты же все сады разграбил, Робин-Бобин, твою мать!»
И в порыве рассказал, как его к себе забрал,
И про мать его земную, и отец как умирал.

От того, что слышал он, Пай духовно был сражён,

Ошарашен радикально и предельно удивлён.
Таароа он просил, чтоб назад его пустил
Возвратиться в мир подлунный, чтоб он там меж смертных жил.
Бог на этакий запрос отвечает: «Не вопрос!» –
Взял его и моментально в мир людей он перенёс.

Пай увидел там волну, неба синь и глубину,

Зелень пальм и гор вершины, в общем – всю свою страну.
Мир ему казался мил. И настолько рад он был,
Что в родном своем мараэ благодарственно молил.

Он сыскал, где мать жила. Та, конечно, не ждала,

И, когда пришёл он к дому, чуть совсем не обмерла.
Но, признав сыночка вдруг, радостью сменив испуг,
Обняла его сердечно, удивившись силе рук.
Восхвалив судьбу свою, мать с сосудами – к ручью:
«Сын потерянный вернулся, хоть воды ему налью».

Только ей воды набрать, уж судьба такая, знать,

К ней приблизились два воина и давай её пытать:
«Это правда? – говорят. – Сын вернулся твой назад?» –
«Да, – сказала Хуаури, – есть у нас такой расклад». –
«После утренней зари мы придём к твоей двери,
Чтоб сразиться с ним в турнире, так ему и говори».

Мать быстрей домой бежит, да всё Паю говорит,

Вся в слезах она и в горе, верит – будет сын убит.
«Мамка, – просит Пай её, – дай-ка батькино копьё».
Повертел в руках оружье: «Слабовато, не моё…»
Взяв топор, обнявши мать, он ушёл своё тесать
Из железной древесины, чтоб живому не сломать.
При копье, вооружён, и дубину сделал он,
Под закат домой вернулся и пустился в сладкий сон.
А с утра пришёл конвой, говорят: «Пошли, герой,
Там толпа уже собралась посмотреть, кто ты такой».
И юнец наш пошагал, он (в сравнении) был мал,
Но, какая в нём силища, до тех пор никто не знал.

Вот поляна, где был сбор, там сидит весь высший двор,

И народ уже толпится, и ведёт свой разговор.
Там и девять мужиков из числа отца врагов,
Все хотят прикончить Пая, каждый, словно бык, здоров.
Кто с дубиной, кто с копьём, намекают, мол, побьём,
Повезёт, коль покалечим, а скорей всего, – убьём.

Дан сигнал. Начался бой. Отразив удар шальной,

Пай копьём пронзил верзилу, и теперь он неживой.
Бой второй. Второй мужик. Как бы не был он велик,
Но пришлась в башку дубина, так, великим, и поник.
Как бы кто бы ни хотел, а всех Пай их одолел,
Отоварил всю девятку, даже толком не вспотел.

Когда к людям на поклон напоследок вышел он,

Был народным уж любимцем: всех кумир и чемпион.
Он оправдан, и прощён, и Верховным защищён,
Пир у главного мараэ его чести посвящён.
Для себя так Пай решил: «За сестру я отомстил.
Отомщу ещё за батьку и, считай, не зря прожил».
Всё про ведьм от бога знал, на горе их грот сыскал,
Одним махом там прикончил и на кости разобрал.
Кости вымыл у ручья, чтобы не было гнилья,
Взял и пару их приладил наконечником копья.
И копьё его при том пропиталось колдовством,
Стал наш Пай непобедимым под магическим щитом[154].

И с тех пор он не тужил, у Таихиа служил,

Командиром был военным, гвардией руководил.
Был за службу награждён и уделом наделён
У реки, на побережье: не усадьба – райский сон.
Пай был счастливо женат и достаточно богат,
Стала бабкой Хуаури и лелеяла внучат.
Вроде б беды позади, но, читатель, погоди,
То всё присказка, не сказка, – сказка будет впереди.

Таароа был умён, мир подлунный создал он,

Но он не был одиноким, – боги там со всех сторон.
Оро-воин, что суров, захватил простор миров.
А среди богов поменьше Хиро был, что бог воров.
Хиро был лукав, хитёр, на интриги очень спор,
Скользок был и изворотлив. В общем, вор, на то и вор.

Хиро сплетни стал плести – Таароа извести,

Чтоб себя поближе к Оро в ранг повыше вознести.
Оро в Раиатеа[155] жил. К тем местам благоволил:
Там мараэ его главный и источник его сил.

Ему Хиро говорит: «Слабоват у тебя вид,

Я б добавил к нему остров, у Таити что стоит».
В ответ Оро: «Ты гляди! Как добавишь, приходи.
Вам, ворам, доверья нету… Всё бахвалишься, поди?»

«То совсем не хвастовство и, вообще, не воровство, –

Продолжает Хиро хитро, – то природы естество!
Моореа[156] здесь стоял, Раиатеа украшал,
Это подлый Таароа для Таити его взял!»

Оро усмехнулся тут: «Хиро, ты – великий плут,

Но, коль остров притаранишь, будешь жить со мною тут.
Ну а коли если – нет, то забудь про мой ответ,
На глаза не попадайся! Сроку – завтрашний рассвет».

Разговора тот финал Хиро прям не ожидал,

Но чего уж тут поделать, коли Оро приказал.
Надо остров, стало быть, Моореа раздобыть,
До рассвета уложиться и себя не засветить.
Ночь спустила с гор туман. Хиро бросил свой аркан
На Ротуи[157] скал вершины. Тянет остров в океан.
В Пюнаауя Пай лежал, там он лагерем стоял.
Вдруг, средь сна, в сознаньи Пая Таароа пошептал:
«Мой ты названный сынок! Я прошу, чтоб ты помог.
Ты не дай, чтобы воришка Хиро остров уволок».

Пай, проснувшись, осознал, кто его сейчас позвал,

И причин вообще-то нету, чтоб он богу отказал.
Произнёс: «Если смогу, то, конечно, помогу…»
И бежит на край Таити, озираясь на бегу.
Видит: лодок караван тянут остров в океан.
Все гребут из сил последних, выполняя Хиро план.

Пай своё копьё поднял и веревкой обвязал,

А другой конец веревки он в другую руку взял.
Размахнувшись, что есть сил, мощно в остров запустил,
И копьём на Моореа гору накрепко пронзил.
А веревочный конец, обогнув парой колец,
Привязал за мыс Таити наш геройский молодец.

А потом пришлось ему, сев в каноэ одному,

Плыть на остров Моореа, разбираться, что к чему.
Он так быстро лодку гнал, что не мягонько пристал,
А с разгона в берег въехал и весь остров зашатал.
Таким сильным был толчок, словно молнии хлопок,
Что все птицы, звери, рыбы испытали нервный шок.

Задрожали все листки, зажужжали все жучки,

И как будто уже утро, закричали петухи.
Хиро не имел часов, но он слышит петухов,
Думает: «Рассвет приходит, не успеть сдержать мне слов».
Ну а раз уж смысла нет, незачем и ждать рассвет,
Побросал он все верёвки, и простыл от шайки след.

С той поры так и стоит, как наглядный Хиро стыд,

Ладный остров Моореа – для Таити классный вид.
Пай украсть его не дал и ещё раз доказал
Свою силушку и ловкость. Тут и сказочке финал.