Песня цветов аконита

Ничего утешительного он не сказал. И поэтому Юкиро слушал его. Холодная, прозрачная, горькая честность нечего ждать. Ушедший — ушел. Но голос, высокий и мягкий, был словно питье для заблудившегося в пустыне. Пусть мало воды, пусть только иллюзия, что прибавляется сил, — все равно. И вид капли дает надежду…

Они говорили долго. А потом Благословенный спросил:

— Ты думаешь, я оставлю свидетеля своей слабости?

Тот, сидя в углу, провел ладонью над полом. Неуверенно двинул плечом.

— Может быть, ты очень хитер и решил, что останешься в выигрыше?

Глаза распахнулись — честное слово, в них был почти гнев. Он может и так?

— Недостойно… использовать смерть человека…

— Все живут за счет чужой смерти.

Мальчишка резко выдохнул — и прикусил губу.

— Не знаю… — это был почти шепот.

Юкиро сделал три шага — склонился, сжал его плечо, заставляя подняться. Вгляделся в глаза. Как ни странно, не увидел там ничего. Мальчишка выглядел мертвой бумажной игрушкой. Даже не раскрашенной.

— Прости…

Задумчиво перебирая густые пряди, словно кошачий мех:

— Я не думал, что такое возможно…

И много позже:

— Лепестки опадают быстро… Не будешь постоянно держать при себе сорванный цветок. Обитатели Восточного крыла уходят на остров Белый. Но я мог бы изменить любой обычай. Все равно вы знаете все имена… Назови…

— Я не знаю имен, — говорит он честно. — Я их забываю. Они далеко…

— Как хочешь… Возможно, ты многое упускаешь.

— Цветы не говорят, — звучит почти дерзко.

Но смотрит вниз.

Йири не звали неделю. Он мучился неизвестностью — кажется, то было не по недосмотру тех, в черном и золотом. На то был приказ. А потом его стали присылать во Дворец-Раковину каждый день. Всегда отдельно от других. И главное — его теперь вызывали по имени…

Жизнь во Дворце Лепестков стала как струна тоо — прозрачно-звенящей. Натянутой до предела. Любимая игрушка. Неизвестно, завидовать ей, жалеть ли — торжество не бывает долгим.

Однажды он сорвался. С утра ушел к зарослям снежноягодника и полдня просидел, в зимней еще сырости, неподвижно, пока его не забрали оттуда. Не заболел. Тело не стало изнеженным за два с половиной года жизни в роскоши — у Отори, у Нэннэ… и здесь.

* * *

— Благословенный оказывает предпочтение одному из своих зверьков — даже в сад выпускает и подолгу с ним разговаривает.

— Не искушай судьбу, брат, — лениво обронил Шену Белый Лис.

— Я сегодня видел его. Он принес цветы и сливовую лээ. Сначала я не взглянул на него — потом по обращению Благословенного понял… Да я бы понял и так.

— Помнится, ты смеялся над книгами о старине? Над теми, кто ставил все на кон ради прихоти?

— Я смеялся над тем, что смешно.

— Послушай… мне нет дела до бредней, Ханари.

— Он — как солнечный блик… так и тянет коснуться, но рука остается пуста. Словно дикая птица — шевельнешься, и она улетит. Жаль, что из Восточного крыла не уходят в другие дома. Я взял бы его.

— Никто не смеет дотронуться до тех, кто был уже отмечен милостью Неба. Все справедливо.

— Мы все же Асано Белые Лисы. Я попытаюсь добиться этого — я этого хочу. Наш дом сейчас в милости. Почему бы и нет?

— Да умолкни ты, наконец. Он не долго будет в милости, если ты начнешь позволять себе столь неуместные выходки. Они достойны дикарей-синну.

Теперь они стояли на одной доске, и эта доска качалась. Хиани наблюдал за ним молча, с улыбкой, но в черных глазах ясно читалось желание столкнуть Йири с места, где раньше был он сам. Но он ничего не предпринимал. Так же заговаривал с подростком-северянином. Даже, кажется, предпочитал его общество всем другим — за исключением той, пепельноволосой, Лани. Так же щедро одаривал всем, чем мог — и получал такой же ответный дар.

И тот и другой понимали — одно неосторожное движение, и упадут оба.

Йири соперничества не хотел. Он вообще ничего не хотел — разве что дружбы. И жил, не гадая о будущем.

К Хиани его тянуло — за небрежную грацию, острый язык, гордость, не предусмотренную каноном. И он чувствовал себя виноватым, не зная в чем.

А время шло.

— Если Белые Лисы будут так же ловить удачу, Шену скоро займет место второго из Тех, кто Справа.

— На это же место метит Каэси из Дома Мийа.

— Зимородки? Боюсь, это безнадежно. Асано сейчас — любимцы Благословенного; хоть и не все их методы чисты, он закрывает на это глаза. А они ненавидят Дом Мийа.

— Зато многие не любят Белых Лис… они имели наглость упасть и подняться.