- А-га! вон и Лёнчик! - крикнула опять, как ни в чем не бывало, Света, указав свободной от свечи рукой в сторону нижней забежной площадки. Следуя более ее тону, чем жесту, непроизвольно требовательному (Света чувствовала себя и действительно была теперь во главе событий), Кис повернул туда голову - и точно: в конце пролета, около окна, стоял с папироской в зубах Лёнчик, неспешно затягиваясь, и сквозь хмурый прищур темных своих глаз рассматривал мрачно процессию. При виде Светы он усмехнулся было, но так, будто эта его усмешка против воли скривила ему край рта и тотчас исчезла, дав место странной, тоже вряд ли рассчитанной наперед гримасе. Черты его обострились, словно замерли в напряжении, Кис увидел, что он был бледен, почти желт - и в тот же миг, скользнув вверх по лицу его взглядом, он наткнулся глазами на его взгляд, угрюмо вспыхнувший из-под приспущенных куцых век его. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом Лёнчик выпустил изо рта дым, собрал губы в белые тонкие складки (Кис различил эти складки даже вопреки близорукости и полутьме) и, держа папиросу на отлете, как нож, вперевалку двинулся от окна к ступеням, навстречу всем. Но что-то особенное было в глазах его кроме угрозы - быть может, сомнение, - и так отчетливо, как это бывает только во сне, с тем же полным знанием смысла действий Кис понял и вспомнил, что минуту назад, выскользнув на площадку от Лили, он первым делом ощутил в воздухе дым табака, однако не увидел папиросной искры там, где должен был бы стоять тогда Лёнчик, поджидая его.
"Он, сукин сын, хоть удивился бы мне, что ли! - как-то вяло размыслил про себя Кис. - Ведь не меня же все-таки он тут ждал, чорт!" Но даже капли смущения перед Лёнчиком не было теперь в нем. Наоборот: ему вдруг представилось, что теперь ему все можно. Равнодушие взяло в нем верх, и, испытав по очереди бездны и сласти видимого сего жития, обмякший Кис способен был найти в себе разве лишь скучное сострадание, жалость и к Лёнчику, и к Лиле, и к себе самому, да и вообще ему стало вдруг скучно. Дернув с досады бровью, он отвел пустой взгляд от глаз Лёнчика, толкнул локтем косяк лилиной двери и, сделав шаг, вмешался, наконец, в процессию, чувствуя с удовольствием, что ноги его уже вполне покорны ему и колени больше не трясутся.
- Ха, а моя где? Мне-то что ж: не взяли? - это было все, что сказал он; он хотел было отнять свечу у Гаспарова...
- Ну вот, Ёлка, вон тебе и твой Кис! - вдруг радостно забасил над самым плечом его Пат. - Живехонек!
И Кис увидел перед собой смеющиеся глаза Ёлы.
- Кисонька, мы тебя потеряли, - виновато говорила она, сдерживая в себе веселое оживление, которое, однако, было сильнее ее. Она быстро взяла пальцы Киса в свои и чуть сжала их. - Куда ты... Ай! - вскрикнула она вдруг, наклонив свечу, отчего капля парафина скатилась ей на руку. Ну конечно: всегда так. Ст(ит только захотеть к тебе в объятья...
- Ты не хоти, - встрял Пат наставительно. - Добром прошу.
Ёла выпятила губу.
- Что ж ты ждешь? - капризно спросила она Киса. - Меня уже пора спасать. Разве это не видно?
- От кого бы? - не понял Кис, тоже смеясь в ответ ей.
- От кого? Он еще смеется! Да забери эту несносную свечу, очень ты догадлив! Жжется же... Вот, а Гаспарова не тронь. Он сегодня под особым моим покровительством.
- Смотрите-ка: успел! Это за что же? - полюбопытствовал тотчас Пат, состроив бровями обиду так, что Гаспаров, понимая шутку, все-таки пережил краткое щекотание в тщеславной области своего существа.
- Он мои цветы охранял... Впрочем, сударь, вам это не может быть интересно, - отрезала Ёла. - Кисочка, эй! Ты куда подевался на самом-то деле?