Песочные часы

Слово «контрольная» вызывает ужас. Чтобы спастись от этого ужаса, я начинаю прогуливать школу в те дни, когда контрольная. Но и прогуливать тоже очень страшно: просидевшая два года почти безвыходно за высоким забором омского дворика, да еще от природы не ориентирующаяся в пространстве, я путаюсь в лабиринте переулков, тревожно оглядываюсь, пытаясь запомнить их повороты, настороженно жду, что вот-вот меня схватит за плечо кто-нибудь из взрослых и с позором приведет домой.

И однажды так и случилось — меня берет за плечо театральный электрик Миша, который на днях вешал у нас в кабинете люстру.

— Прогуливаешь? — доброжелательно догадывается он, потому что только дурак не догадается — у меня вид типичной прогульщицы, да и время самое что ни на есть школьное.

— У нас учительница заболела, — вру я. — Нас отпустили.

— A-а. Ну, тогда пошли вместе. Я как раз к вам в дом.

Остается еще надежда, что не в наш подъезд. Но нет, в наш! Он поднимается вместе со мной до четвертого, звонит в нашу дверь и поднимается выше, на пятый, а я стою перед своей дверью одна со своим страхом, который бушует у меня внутри и вот-вот вырвется наружу рёвом.

Мама открывает дверь, видит выражение моего лица, Мишу, который сверху вежливо с ней здоровается…

— Ты прогуляла! — делает она правильный вывод.

— Нет! Нас Вера Михайловна отпустила! Она задала уроки… Я сейчас прямо сяду и буду готовить…

— Врешь! Я же вижу по твоему лицу, что ты мне врешь! Я сейчас же иду в школу, и если окажется, что ты прогуляла!..

Все кончено. Нет лазейки. Страх вырывается наружу:

— Мама, не ходи в школу! Мамочка, я тебе все объясню!..

— А-а-а!! Значит, ты все-таки прогуляла! Моя дочь прогульщица!!

Гнев мамы шумен, с хватанием за сердце, тяжелым, со взрыдами, дыханием, питьем валерьянки, с повторяющимся рефреном:

— И это моя дочь! За что мне такое?!

Потом мама идет в школу разговаривать с Верой Михайловной, а я, зная строгость учительницы, забиваюсь в ванную и, уткнувшись в полотенце, рыдаю до икоты, мечтая об одном: потерять сознание и прийти в себя через неделю, а еще лучше — через месяц.

Мама возвращается тихая. Больше не кричит. Даже разговаривает со мной, а обычно после скандалов прочно замолкает на несколько дней. Вообще, ведет себя необычно мягко. И по этой несвойственной ей манере я понимаю: меня защитила Вера Михайловна.

Двор — это свобода!

Зато во дворе я — равная среди равных. Разбросанные в Омске по всему городу, мы снова собрались вместе, в одном дворе — Валя, Аня, Мишка, другой Мишка, Наташа, еще одна Наташа — нас захлестывает обилие друзей, мы в упоении от возможности забежать в подъезд, посекретничать на лестничном подоконнике, позвонить в дверь и позвать гулять.

Двор — это свобода, фантазия, игра! Перед каждой игрой нужно встать в круг и считаться — кому водить. Смысловая бессмыслица считалок полна звонкого ритма, образов и ассоциаций:

Шла машина темным лесом
За каким-то интересом,
Инте, инте, интерес,
Выходи на букву «с»,
Буква «с» не подошла —
Выходи на букву «а».
А из буквы «а»
Вышла бабушка Яга,
А из бабушки Яги
Вышел повар без ноги…

Мячик, упруго скачущий под рукой, азартные перепалки, переходящие в бурные драки с чьими-нибудь слезами, примирения с полным забвением всех обид…

Раз, два, три, четыре, пять,
Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Выплывает белый месяц,
А за месяцем луна,
Парень девушке слуга,
Ты, слуга, давай карету,
А я сяду и поеду,
Я поеду в Ленинград
Покупать себе наряд,
Желтый, синий, голубой,
Выбирай себе любой!

Интерес некоторых считалок состоит еще и в том, что тот, на котором она останавливается, может сказать, например, «синий!» и этим как бы отпихнуть от себя выбор, после чего считалка отправляется по второму кругу:

На златом крыльце сидели:
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной.
Кто ты такой?

Или еще:

Шла кукушка мимо сети,
А за нею малы дети,
И кричали: «Ку-ки-нак!
Убирай один кулак!»

Что за дурацкий «ку-ки-нак»? Но эта кукушка, идущая мимо сети, и ее малы дети благодаря своему «ку-ки-наку» становились словно живыми соучастниками нашей игры.