Песочные часы

…Кроме внутреннего двора — с палисадником, песочницей, поленницей дров у решетчатого забора, отделяющего наш двор от двора мужской школы № 46, сундуком-помойкой и скамейкой под окнами Щукинской квартиры, — существует еще задний двор, куда можно пройти черным ходом через четвертый подъезд или, что не поощряется, но интереснее, перелезть через забор с торчащими железными прутьями, похожими на копья.

Задний двор — неширокое пространство между фасадом дома и каменным забором, отделяющим дом от улицы. Зимой Антон расчищает дорожку вдоль забора, заливает ее водой из шланга, и можно покататься на «снегурках», у кого они есть. Тут раскидистые липы, с которых, забравшись на забор, можно зимой объедать заледеневшие почки, а весной — молодые, чуть сладковатые листики. А летом — заросли сирени и, как в заброшенном саду, иногда среди травы расцветает одичавший пион или роза. Собственно, это и есть остаток сада, окружавшего когда-то дом графа Салиаса. От сада остался жалкий кусочек, но нам и этого хватает. Вот мы ищем клад под деревьями, вот мы — партизаны, продираемся сквозь заросли, умираем от жажды. Мишка ранен, мы несем его на переплетенных руках — какая разница, где в действительности это происходит, в настоящем лесу или в ограниченном мирке двора? И только голос из форточки, ворвавшись в сон игры, может погасить ее.

— Мишка-а! Домой!

— Валя! Домой!

— Аня!

— Ну еще пять минут!

Снова счастливое забытье, выключение из реальности, хотя краем мозга сознаешь, что это счастье теперь уже ненадолго и лучше не нырять глубоко в игру, чтобы не так грустно было возвращаться.

— Аня!

— Валя!

— Мишка-а!

— Ну, еще немножко!

— Не-мед-ленно!

Игра затихает, как мелодия в старом трофейном фильме «Мост Ватерлоо», когда музыканты, окончив каждый свою партию, гасят свечи и покидают помещение.

Мы расходимся по своим подъездам.

…А как мы тогда прощались? Еще не скоро появится небрежное «ну, давай!», и даже «пока» еще не вошло в обиход. «До свидания?», «До завтра?», «Спокойной ночи?»

Ах, нет! Мы говорили:

— Завтра выйдешь?

…Да, чуть не забыла. Еще событие, не такое уж важное, но все-таки: в моей жизни появился папа. Он вернулся. Ему теперь можно жить в Москве. И он живет с нами. Незнакомый, длинный, худой, носатый дядька. Мой папа. Я его стесняюсь. Не знаю, о чем с ним говорить. Но, в общем, он мне не мешает. Живет и живет. Работает в кабинете.

Культпоход на «Евгения Онегина»

Моя мама стояла во дворе и разговаривала с Аниным и Мишкиным папой. А мы с Аней и Мишкой неподалеку от них обсуждали пропажу хоккейной клюшки. Клюшка была общая, одна на всех, а Мишка ее спрятал и не отдавал.

— Зачем клюшку стырил? — нападали мы на Мишку.

— Век свободы не видать — не тырил! — не признавался Мишка.

— Брешешь! Спер, так отдай по-честному!

— В гробу я видел вашу клюшку!

— Ну, погоди, гад, — сказала Аня. — Если узнаем, что это ты свистнул клюшку, мы всем двором из тебя сало выдавим.

Я вдруг заметила, что дядя Толя и моя мама не разговаривают, а смотрят на нас.

— Ужас! — воскликнула моя мама. — Где они этого набрались!

— На улице, негодяи такие, где же еще, — объяснил дядя Толя.

— А чего? — удивилась Аня. — Чего мы такого сказали?

— Они даже не понимают! — всплеснула руками моя мама. — Наши дети! Какой стыд! А виноваты мы сами! Мы им мало уделяем! Не прививаем!

— Как им привьешь? Школа и улица!

— А искусство? Классика? Тем более, есть возможности! Необходимо водить их почаще, и именно на классику! Пусть даже они не всё поймут. Сама атмосфера театра будет на них исподволь действовать облагораживающе.

В воскресенье утром дядя Толя повел нас в Большой театр на оперу «Евгений Онегин». С нами пошла еще Валя. Она знала содержание — ей перед уходом рассказала бабушка. Валя была очень довольна, что мы ее с собой взяли. Она дала нам по мандарину, а сама за дорогу съела три.

Конечно, до этого мы бывали в театрах — и в Детском, и, конечно, в Вахтанговском, даже и в Большом один раз — на детском балете «Аистенок», где одну из перелетных птиц танцевала мама Наташи Абрамовой. Но на опере — никогда.

В театре, пока мы гуляли по фойе, многие зрители здоровались с нами, а некоторые с улыбкой смотрели нам вслед. Это от того, что они узнавали дядю Толю. На улице его тоже все узнавали, потому что он играл в фильме «Вратарь», и кричали вслед: «Карасик!» Но здесь, конечно, никто не кричал, потому что исподволь действовала облагораживающая атмосфера театра.

Мы поднялись по лестнице и заняли свои места — в ложе первого яруса. Кроме нас тут никого не было, но мы все равно вели себя культурно: уже, наверно, и на нас начала исподволь действовать облагораживающая атмосфера. Дядя Толя сходил в буфет и принес нам конфет и мандаринов.