Песочные часы

…А еще увлекательное занятие — в Валиной комнате, где под стенными часами с боем висит поясной портрет бабушки Марьтимофевны, молодой красавицы в белой, пенистой от кружев накидке, забраться («только не с ногами!») в глубокое кресло и рассматривать альбомы с немецкими трофейными открытками. Альбомы тоже немецкие, шикарные, каждая страница переложена нежно шелестящей полупрозрачной папиросной бумагой, но открытки! Какие на них изображены хорошенькие, счастливенькие девочки и мальчики, котятки и щеночки, уютные домики, добрейшие бабушки и дедушки, мамы и папы, чистенькие домики и садики, полные красивых цветочков… Мне хочется на время превратиться в эту чистенькую белокурую девочку с локонами и ямочками на щеках, и это вполне возможно — на то есть игра, которую я могу включить в себе, когда захочу, а никто об этом и не догадается, и в этом дополнительная радость игры. И сегодня перед сном, и завтра, когда я побреду на урок, перекашивая спину от тяжести портфеля, и на уроке за партой — это буду не я, а моя телесная оболочка. А я улизну в домик к счастливым детям.

Женская дружба

В четвертом классе мы с Наташей сочинили клятву верности, наполовину списав ее из «Двух капитанов», и решили, что клятву эту нужно подписать кровью.

Я взяла иголку и долго пыталась проколоть свой палец, но так и не решилась. И Наташа не решилась. Это нас еще больше сблизило. Мы договорились подождать, пока кто-нибудь из нас нечаянно поцарапается, и тогда подписать клятву. А пока мы поставили подписи красным карандашом.

Нашу клятву мы показали дяде Володе Кузнецову, артисту Горьковского театра, папиному другу, который тогда у нас жил. Дядя Володя прочитал клятву, а потом пренебрежительно посмотрел на нас и сказал:

— Женская дружба? Ерунда это! Спорю, что через пять лет, а то и раньше, вы поссоритесь из-за какого-нибудь мальчишки.

Мы обиделись. Наташа сказала:

— Если вы в дружбу не верите, значит, вы вообще ни во что не верите!

Дядя Володя засмеялся и ответил:

— Посмотрим, посмотрим!

Конечно, мы ему не поверили. Но, как ни странно, через несколько дней его пророчество стало сбываться.

Мишка Рапопорт, как и мы, учился в четвертом классе, но был на год старше: в прошлом году он болел менингитом и остался на второй год. После этого Мишка стал даже еще умнее, чем раньше. Как-то задумчивее. За эту задумчивость я в него и влюбилась. И сказала об этом Наташе.

— Чур, я первая! — сказала Наташа.

— Что — первая?

— Влюбилась! Я еще на прошлой неделе, когда он меня на велосипеде катал.

Это меня поразило: целую неделю скрывать от меня такую новость!

— Когда это он тебя катал на велосипеде?

— А вот тогда! Тебя не катал, а меня катал! Э!

— А я… А я зато его семечками угощала!

— Сравнила! — насмешливо ответила Наташа.

Доводов у меня больше не было, и поэтому я просто дернула Наташу за косичку. Она — меня. И мы подрались.

Раньше мы с ней никогда не дрались. Мне даже в голову не могло прийти, чтобы драться с Наташей. А сейчас я изо всех сил махала руками, отвоевывая свое право на первенство.

Мимо проходил дядя Володя Кузнецов. Он разнял нас и сказал:

— Что? Уже?

И ушел. А мы сели в песочницу и хмуро взглянули друг на друга. Мы поняли, что дружба наша подверглась страшному испытанию. И решили за нее бороться. Но как?

Мы долго сидели, пересыпая с ладони на ладонь песок, потом молча стали рыть туннель с соединяющимся ходом. Я рыла с одной стороны, Наташа — с другой. И когда наши руки встретились, мы придумали.

Мишка Горюнов был балбес, учился на двойки, стрелял из рогатки по ногам, не мог пройти мимо девчонки, не щелкнув ее по лбу или не подставив ножку. Тогда как Рапопорт, хоть далеко и не был паинькой, но девчонок никогда не обижал, был вежлив, хорошо учился и умел исполнять на пианино собачий вальс.

И вот при таком несходстве характеров оба Мишки как-то ухитрялись дружить.

Мы с Наташей нашли палочку и разломили ее на две неравные половинки. Та из нас, которая вытянет длинную половинку, должна будет влюбиться в Горюнова, а той, которая вытянет короткую, достанется Рапопорт.

У меня дрожала рука, когда я тянула жребий. Я долго разглядывала два одинаковых кончика, торчащих из Наташиного кулака. Наконец решилась и потянула.

Длинная!

Отныне мне предстояло любить Горюнова. Но зато дружба наша с Наташей была спасена.

Мы все еще сидели в песочнице, когда во двор вышли оба Мишки.

Они подошли к песочнице, и Горюнов сказал:

— Первое орудие — пли! — и пинком ноги развалил наш туннель.

— Проваливай отсюда, гад! — закричала Наташа.

А я, как ни в чем не бывало, вынула из кармана ириску и сказала Горюнову:

— Хочешь?

Он удивился и молча взял ириску.

— А мне? — спросил Рапопорт.

— А тебе пусть Наташа дает.

Наташа выгребла из своего кармана все семечки и высыпала их своему Мишке в горсть.

Мальчишки переглянулись, пожали плечами и ушли.

С этого дня так и пошло: Наташа оказывала всякие услуги Мишке Рапопорту, а я — Мишке Горюнову.