Песочные часы

— Нет, с тобой. Как с единственным нормальным существом во всём доме, — норн обернулся ко мне, слабо улыбнулся и, подхватив, усадил себе на колени. Теперь я отчётливо ощущала всю исходившую от него смесь запахов: рашит, табак, несвежая рубашка, лошади… Так, значит, не бордель, хотя, что ему мешало там побывать? Лучшее место, чтобы забыться для мужчины, да и ночевал же он где-то…

Прижал меня к себе, провёл рукой по позвоночнику и вздохнул. Не целуя, прошёлся губами по шее, щеке, до виска, потом всё же поцеловал за ухом и отпустил.

Я чувствовала, что он хочет, чтобы я осталась, чтоб посидела ещё, и задержалась на пару минут, стараясь не обращать внимания на запах.

— Что она сейчас делает? — моё решение вознаградили лаской — чередой нежных прикосновений.

— Не знаю, хозяин, я могу посмотреть…

Я аккуратно соскользнула на пол, но он удержал меня за руку:

— Не нужно, зайду после ужина. Ты права, не стоит в таком виде. Посидишь у неё с часик, почитаешь что-нибудь и придёшь ко мне.

Хозяин отужинал молча, потом потребовал от дворецкого рассказать о неожиданном визите мага, передал через него деньги и короткое сухое письмо с благодарностями, заглянул к супруге, проведя у неё с четверть часа, о чём-то беседуя с глазу на глаз, на пару минут зашёл к дочери, за что-то отчитав кормилицу, и заперся в кабинете, просматривая почту.

Я же, как обычно, помогала убирать со стола, сбегала вниз, забрать из стирки выглаженное бельё, разложила его по местам. Потом, постучавшись, вновь вошла в спальню норины Мирабель и просидела у её постели не положенный час, а все полтора.

Когда я вошла в спальню хозяина с традиционными принадлежностями для ежевечернего умывания, часы уже пробили одиннадцать. Госпожа заснула, не без помощи успокоительного, но сама, без снотворного. Не знаю, что там сделал Тьёрн, но она больше не рыдала, захлёбываясь слезами, просто пребывала в состоянии апатии и меланхолии.

Норн сидел на постели, уронив голову на руки. Вошла я тихо, поэтому он не сразу услышал, изменил позу.

Значит, я была права, и ему не лучше, чем норине Мирабель.

Стало так жалко его, захотелось сделать что-то приятное, тем более, при условии его отношения ко мне. Но, к сожалению, подарить ему то, чего он так желал, я не могла. Нет, уже не потому, что мысль о ребёнке от этого человека вызывала отвращение, а потому, что я не желала оставаться араргской рабыней, принимать навязываемые мне правила игры и, самое главное, — отдавать младенца в чужие руки. Да и я стойко была убеждена, что рожать можно только либо от любимого человека, либо от мужа и растить свободных детей в полноценной семье.

Как оказалось, приятное я ему сделать могу. Или он мне — тут всё сложно.

Началось всё в ванной, с череды поцелуев и сползшего на пол платья, а продолжилось на кровати, куда он меня перенёс.

Это было какое-то безумие, напоминавшее его поведение после первого военного похода. Хозяин будто хотел вобрать меня в себя и, в то же время, страстно желая, чтобы мне было хорошо. И мне было, приятное тепло растекалось по телу, живо отзывавшемуся на всё, что с ним вытворяли.

Бедная простыня скомкалась и наполовину сползла на пол, где уже сиротливо валялось одеяло, но норну не было до этого никакого дела.

Мысли путались, превратившись в клубок. Забылась норина Мирабель, маг, норина Ангелина, неродившиеся дети виконта, осталось только это сладостное ощущение.

Закончив, он привлёк меня к себе, поцеловал, поднялся и задул свечи — этого я сделать не успела. Значит, ещё не всё, значит, я остаюсь до утра.

Так и случилось, всю ночь я получала то, что должно было достаться госпоже: и ласки, которые не положены рабыне, и поцелуи, такие разные, и удовольствие, которое мне откровенно стремились доставить. Почему я решила, что хозяин этого хотел? Он спрашивал, впервые за все эти годы. Я, разумеется, краснела и отнекивалась от ответов, вызывая усмешки своей стеснительностью и просьбы перестать быть такой скованной, будто мы занимаемся этим впервые. Сами эти комментарии свидетельствовали о том, что близость со мной благотворно сказалась на душевном состоянии хозяина, заставив хотя бы на время забыть о трагедии супруги.

— Если бы ты родила мне ребёнка, сына, змейка… — уже под утро, в полу дрёме, обнимая меня, пробормотал хозяин. — Сын…

— Заведите себе ещё одну торху, хозяин, она родит вам много здоровых детей, — осторожно закинула удочку я.

— Мне вполне хватает одной торхи. Одна жена и одна торха… Ничего, Лей, всё будет хорошо, я уже об этом позаботился.

Когда я проснулась, солнце давно встало, а в доме кипела жизнь. В ужасе сообразив, что проспала, я начала торопливо одеваться, разыскивая разбросанные по всей спальне вещи, привычным движением стащила с постели испачканное постельное бельё и, мельком взглянув на себя в зеркало, поспешила в коридор.

Разумеется, получила выговор от дворецкого, да ещё с похабной ухмылкой: мол, разомлела в хозяйской кровати, позволила себе нежиться, будто любовница, а сам норн-то два часа назад встал, других вместо себя вынудила работать.