Нахмурившись, доктор приложил кристалл к моему животу. Он мигнул, выдав какое-то изображение, после чего потух. Медик убрал его на место, сделал ещё несколько записей в моей карточке и, обернувшись, покачал головой:
— Здорова ты, милочка, голову хозяину дуришь. Что пьёшь?
Я сделала вид, что не понимаю.
— Кристалл не обманешь. Он определил, что женские органы у тебя в полном порядке и отлично оплодотворяются, а ещё почувствовал семь нерождённых детей сроком до трёх дней, зачатых в течение пяти лет. Сами по себе они бы не умерли, если бы ты им не помогла. Самым простым способом — приняла специальные капли. Только вот как ты их достала? Их торхе без рецепта не продадут.
Я молчала, низко опустив голову. Торопливо оделась — если и убьют, то хотя бы одетой.
— Ну, ваше дело. Но ты повела себя неразумно. Крала или просила купить? Хотя, неважно, сама свою судьбу выбрала. Надо было рожать, дурёха, редко когда такой заботливый, любящий хозяин встречается. То, что солгу, не жди, скажу, как есть.
Я и не ждала, покорно вышла за дверь к своему палачу, проигнорировав его вопросительный взгляд.
Через пару минут вышел врач и протянул хозяину конверт:
— Вскроете дома, я там всё подробно расписал. За консультацию возьму минимум, думаю, вашу девочку, мой норн, я здесь больше не увижу. До свидания, мой норн.
Хозяин удивлённо взглянул сначала на него, потом на смертельно-бледную меня, убрал конверт в карман и попрощался.
Всю обратную дорогу я молилась и молчала, безвольно уронив голову на руки. Кажется, норн начал что-то понимать, иначе бы не буравил таким взглядом.
Конверт он вскрыл в холле. Спастись бегством я не успела, зато успела, запинаясь, пробормотать:
— Хозяин, я должна вам кое-что сказать. Это касается детей…Только, прошу, позвольте мне объяснить!
— Здорова, — хозяин поднял на меня глаза, от чего слова застряли у меня в горле. — И можешь иметь детей. Это ты хотела мне сказать? Ещё перед визитом к врачу?
Я кивнула, пятясь к лестнице.
— Стоять! — рявкнул норн. — Я хочу дочитать до конца.
И, видимо, дочитал, потому что переменился в лице. Глаза потемнели, губы сжались. Заключение врача полетело на пол.
— Ты что-то пила? — еле сдерживая ярость, тихо спросил хозяин, делая шаг ко мне. Я — от него, упершись в перила.
— Да, — прошептала я, сползая на пол и ожидая града ударов.
— Немедленно принеси сюда всю эту дрянь! Всю, я велю проверить, я сам проверю, всё вверх дном переверну.
Я поспешила наверх, но намериваясь не выполнить просьбу норна, а наглотаться снотворного госпожи — единственный, как мне казалось, возможный выход из положения. Но хозяин предвидел такое развитие событий, ухватил на лестнице за шкирку и приволок в мою комнату. Под его гневным взором я достала из тайника бутылочку, а потом и поддельные рецепты.
Мои капли норн швырнул в стену. Бутылочка со звоном разлетелась, обдав меня брызгами и поранив руку. Рецепты разорвал в клочья, даже не читая.
— Подлая тварь, вот, значит, как ты использовала моё доверие! Лгала, лгала мне все эти пять лет, а я тебе верил! Относился к тебе с такой теплотой — а ты предала. Надо было не мешать Шоанезу, пусть бы он сделал, что хотел, ты заслужила. А я его из-за тебя… Дрянь, какая же ты дрянь! Знала, что у Мирабель не может быть детей, никогда! Видела, как меня это мучило, и пила отраву. Изображала жалость — и пила. Лживая мерзавка! Семь, целых семь… Хотя бы одного, предательница, хотя бы одного могла бы родить! Значит, свободу получить не желала? И не получишь, а ведь могла бы! Зелёноглазая двуличная сука!
Щёку обожгла пощёчина, а потом он ударил меня. Потеряв равновесие, я упала, пытаясь оправдаться, объяснить, что я не издевалась над его чувствами, не получала удовольствия от его мук, искренне сочувствовала, но хозяин меня не слушал. Удары сыпались одним за другим, и всё, что я могла, — это закрыть голову руками.
Хотя бы не ногами, но от этого менее болезненно не становилось.
Когда на спину обрушалась плеть, причиняя страдания даже через одежду (норн бил со всей силы, вкладывая в удары всю свою обиду, горечь и гнев), я завизжала.
Снова свист — и снова боль. От неё даже брызнули слёзы из глаз.
Не сдерживая себя, я разрыдалась, не надеясь, впрочем, что он меня пожалеет. Плакала в голос, даже не пытаясь умолять, просить пощадить, не забивать до смерти.
Но всё внезапно закончилось. Больше никаких ударов, никакого свиста, только тупая боль в спине, ногах, руках, боку…
Я осторожно отняла локти от лица и сквозь пелену спутанных волос и радугу слёз взглянула на хозяина. Его глаза тоже были обращены на меня. Всё ещё держит в руках плеть. Кажется, приступ ярости схлынул, только губа подёргивается. И на что-то пристально смотрит. На моём лице.
Проведя рукой по щеке, той, на которую он смотрел, я смахнула слёзы. Прикосновение отозвалось болью — пощёчина.