Песочные часы арены

Тут неожиданно пасквильная статеечка подоспела. Да еще в центральной прессе. Тогда на это серьезно обращали внимание. В ней о том, как артисты советского цирка привозят из-за рубежа, в частности из Японии, дорогую аппаратуру, автомашины и здесь по спекулятивным ценам толкают. В статье наши фамилии и имена еще нескольких артистов. Написано так, что в тридцать седьмом расстреляли бы на месте! В статье мы покушаемся на экономическое благосостояние Родины. Мы – аморальные типы, фарцовщики-спекулянты. Разложенцы! Позор советского искусства! Ату их!..

Нас в Главк. «Было?» «В общем-то, было, но совсем не так, как описано…»

Нас вышвыривают из списков на звание. Меня – за конкретные преступные деяния. Валентину – как руководителя номера, ответственного за все. Недоглядевшего, недовоспитавшего своих партнеров. Меры приняты! Отчет летит в вышестоящие органы. На полгода нас убирают из всех поездок, которых и так не предполагалось. Смешно! Хитрованы! Следующий контракт уже подписан на Австралию. Он через семь месяцев. Кто его будет нарушать?..

Все считали, что нам повезло. Ну, в общем-то, да. По тем временам так оно и было. Других сделали бы невыездными до конца дней. Нас попробуй! Мы – валюта, экономическое благосостояние той самой страны, которая берет с зарубежных импресарио бешеные деньги, а нам платит суточные.

Валентина ходит, улыбается, спокойная как удав. Она никогда за шмотки-цацки не держалась. Душа широкая, добрая, ничего не могу сказать. Вечно все раздаривала. Я же стираю зубную эмаль от злости. Мы там по три представления в день, до обмороков от усталости и голодухи, на лапше и консервах, концентратах и кашах, чтобы хоть что-то привезти. Здесь – статья о нашем непатриотическом сволочизме! Мы из-под Одессы, с Ильичевска, с таможни гоним машины, отбиваясь от бандитов и на каждом блокпосту давая взятки гаишникам, до этого заплатив все положенные налоги и пошлины. Тут – позор на всю страну! Рвачи-спекулянты! Можно подумать, мы всё это не заработали своими горбами, а украли!

Самое главное, не мог понять, откуда такая осведомленность у автора этой нашумевшей статейки? Фамилия его мне абсолютно ничего не говорила – Михайлов…

– В ту пору был у меня друг. Настоящий. Мы с ним с детства не разлей вода. Вместе в одну школу ходили, за одной партой сидели. Он теперь известный журналист. Сейчас, поговаривают, то и дело на экране мелькает, вещает о великих, которых он когда-то фотографировал. Тогда был простым фотокором «Известий». Работал и в других изданиях, пока имя не заработал. Журналист хороший, ничего не скажешь. Смазливый был такой, бойкий, чернявенький, с усиками. Бабы на него виноградными гроздьями вешались. А вот человек оказал ся… – Художник отвернулся к окну, посмотрел поверх деревьев в небо, сбивая горловой спазм. Несколько раз глубоко вздохнул, словно обеззвучил затаенные рыдания.

Зашел я, как-то тут, к одному. У него телек включен. Смотрю, сидит мой друг детства, неторопливо вещает с экрана, усы поправляет. Такой же щеголь, пижон, только совсем седой. И летом, и зимой кутается в красный шарф, словно ему все время зябко. Это он, наверное, так свою душу прикрывает, чтобы случайно не рассмотрели. Чтобы не увидели, что она у него отнюдь не белая и пушистая. Красное ему всегда шло…

Знаешь, дорогой мой Жара-два, если не хочешь, чтобы тебе однажды тоже стало холодно, очень холодно, до обморожения, заклинаю тебя, не совершай подлостей! И, главное, береги свое пространство, охраняй его! Не подпускай никого ближе расстояния вытянутой руки. Кто бы он ни был, хоть брат родной. Чтобы не получилось, как у меня…

– …У нее глаза были, как у совы. Такие же огромные. Желто-золотистые, с какой-то медно-янтарной подпалинкой. Короче – рыжие глаза…

– A-а! Я понял! – Пашка вскинулся. – Вот откуда на картине сова с зонтиком под рыжим листопадом!

– Не перебивай, дешифратор. Ты так скоро все тайны моих картин познаешь.

Пашка в прощении сложил руки.

– Совулю, то есть, Олю я встретил, когда мы в Москве работали. Была у меня одна традиция – любил я за пару часов до представления пройтись по парку Цветного бульвара. Так, для настроения, туда-сюда. Она сидела на скамейке лицом к цирку и плакала – какие-то неприятности. Мимо проходят «москвичи и гости столицы», всем по фигу. Ну, сидит девчонка, согнувшись, платочком слезы утирает, подумаешь событие…

У меня в руках букет – у Валентины день рождения. Я к плачущей.

– Это вам! Просили передать!

Она совиными глазами на меня. Я чуть в обморок не упал. Глазищи! До мошонки пробило… Носиком хлюп-хлюп, платочком по носику шмыг-шмыг. Мордашка в слезах. Края глаз опущены, ну точно, как у спаниелей…

– Кто просил передать?

– Один о-очень красивый парень.

– Где он?

– Вон…

– Где?

– Вон, летит! Неужели не видите? – Я тыкаю пальцем в афишу.

Меня, среди прочих, художник на фасаде цирка крупно изобразил, как лечу на трапеции.

– Давайте подойдем поближе, познакомлю.

Перебегаем дорогу на красный, подходим к фасаду. Я изображаю нарисованного гимнаста, вопрошаю:

– Похож?

– Не очень.

– Я Женя.

– Оля…