Песочные часы<br />(Повесть)

Девушка была юна и потому считала, что некоторое высокомерие — необходимое свойство женского характера. С его помощью сразу можно доказать, что мальчишки — сущее ничто.

— Будешь считать блох у своей собаки? Попозже будет поздно. — И она пошла в надежде, что Янелис побежит за ней.

Но тут к дому подъехал отец. Янелис открыл ворота.

Отца он догнал на ступеньках.

— Берсон все рассказал… Я тоже дам костный мозг! — смущенно проговорил юноша.

Эгле обдало теплом. Забылось, что сын не способен ни на что путное, кроме как забрасывать баскетбольный мяч в корзину. Взрослый сын! Приходится даже голову запрокидывать, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Янелис, когда у тебя будет сын…

— У меня не будет, — перебил его Янелис.

«В свои семнадцать лет он думает только про любовь, про танцы, луну и поцелуи. Молодежь забывает, что от поцелуев со временем родятся дети», — подумалось Эгле.

— В твои годы у меня тоже не было. Не забудь, что человек живет ради своих будущих человеков. Мой долг тебе давать, а не брать от тебя. Ты слишком молод.

— Но, папа…

— Ты слишком молод с медицинской точки зрения.

По аллее со стрекотом катили три трактора. Еще не заляпанные грязью, они блестели свежей коричневой краской. Эгле хотелось говорить о чем-нибудь другом.

— Тракторы, видно, новые.

Янелис посмотрел им вслед.

— Да, к этим, между прочим, цепляют разные навесные машины.

— Вот как? Скажи, ты любишь технику?

— Ну, так…

— Мелиораторам нужны трактористы.

— Я тоже слыхал, — согласился Янелис.

Сказать прямее Эгле не мог. Раз Янелис уклонился от ответа, то бессмысленно продолжать разговор на эту тему. Тем более что Эгле видел, как от их ворот шла девушка в желтой юбке с купальником в руках.

— Я подозреваю, ты не прочь искупаться.

— Да нет, что ты, — героически отказался Янелис.

— Ну, если купаться неохота, то принеси мне из буфета на озере бутылку пива. — Он дал сыну денег и прошел в дом.

Наверх, в спальню, он подымался, тяжело опираясь на палку, но утешал себя мыслью, что теперь-то он уж отдохнет на славу. На балконе сидела с книгой Герта.

В конце аллеи меж стволов мелькало желтое пятнышко и рядом с ним загорелые ноги Янелиса.

— Видала? У тебя женский глаз. Как ты находишь, есть вкус у нашего сына? — лукаво подмигнув, спросил Эгле, провожая взглядом молодых людей.

Гарша стояла на ступеньках санатория и наблюдала, как Вединг, в широком халате, свесив породистый тонкий нос, разглядывает небольшую клумбу с далиями. В одном месте черная земля слегка шевелилась и вздымалась.

— Топните, прогоните крота! — крикнула ему Гарша.

Вединг выпрямился.

— Для чего спугнули?

— Он же цветы подрывает.

— А зачем же посадили цветы там, где крот ищет себе корм. Я признаю свободу. Каждый имеет право жить там, где он хочет.

— Даже бациллы в ваших легких?

— Это мои легкие!

— Вединг, уже два часа. Ступайте и ложитесь в постель, иначе вас хватит солнечный удар.

На лестницу вышел Берсон. Он только что снял халат. Короткие рукава рубашки обнажали сильные руки.

— Эгле не станет искать для себя доноров, — подошел он к Гарше.

Они оба поглядели на лес за поляной, в полдень, дремавший так же, как весь санаторий.

— Да, он не только не станет искать, но еще и откажется, если для него найдут, — согласилась Гарша.

— Его коробит от сочувствия. Сочувствие иногда бывает жестоким.

— Не знаю. Я за свою жизнь еще ничего не получила из сочувствия. Договоримся так: я попытаюсь найти доноров, а вы устроите все, что касается больницы, и подготовите их. Я найду доноров. Когда это будет сделано, я приглашу вас на чашку кофе. А теперь я на час отлучусь.

Гарше хотелось притвориться ласковой, но в сорок четыре года это не очень-то получается. Ее улыбка собрала вокруг глаз множество «куриных лапок», но глаза не улыбались.

Она сходила переодеться. И теперь шла по парковой дорожке, и Берсону, смотревшему ей вслед, казалось, будто это идет девушка — так грациозна и гибка была ее фигура.

Гарша углубилась в парк. Возле кустов орешника кое-где стояли скамейки, чтобы больные могли отдыхать во время прогулок. «Человек, по-видимому, всегда и везде жаждет оставить память по себе», — подумала Гарша, мимоходом заметив, что на спинках скамей появились новые инициалы. Неплохо бы рядом со скамейками устанавливать специальные доски для памятных знаков. Хотя маловероятно, что на этих досках станут вырезать — в этом не будет ничего недозволенного.

Кто-то шумно продирался сквозь густой ельник. Косуля, олень или, может, корова? Нет, за поворотом дороги оказалась скамейка, а чуть поодаль среди деревьев мелькнули две белые рубашки. «Если дежурная доложит, что во время тихого часа все больные были в палатах, заработает у меня выговор», — подумала Гарша.

Она дошла до мелиоративной станции. Пересекла танцплощадку под липами и свернула на лесную тропинку, которая привела ее к вытоптанному берегу озера. Камыш тут уступал место небольшому и отлогому пляжу. Спрятав головы в густой тени ольшаника, на песке загорали женщины. В озере кто-то шумно плавал, ритмически взмахивая сразу обеими руками и затем целиком скрываясь под водой.