Песочные часы<br />(Повесть)

А за каменной оградой, на тихой задвинской улочке у ворот больницы стояла Гарша. Она приоделась, как на свидание: темный костюм, лодочки на высоком каблуке, даже брови подвела. Некоторое время она глядела на асфальтовую дорожку, убегавшую в больничный парк, потом отошла от ворот и стала под тенистой липой.

Она и в самом деле пришла на свидание, но стеснялась этого, хотя ей уже стукнуло сорок четыре.

К остановке подкатил троллейбус. Из него вышел Мурашка, как всегда в своей черной блузе, которой, видно, не было сносу, и в черном берете. С низким поклоном он подал Гарше руку.

— Если на этот раз не удастся… — В глазах Гарши блеснули слезы.

— Не надо плакать.

— Верно. Я не смею даже плакать. Возможно, это неприлично, — с горечью согласилась Гарша. Она вспомнила, что ее кровь была отвергнута.

— Плакать могут все, у кого есть слезы, — возразил Мурашка.

Потом они долго молчали, глядя куда-то вдаль, сквозь кусты сирени за оградой. Рядом, в цветочном киоске, седая старушка расставляла в вазе гвоздики и вывешивала миртовые венки. Она с надеждой поглядела на стоявших неподалеку мужчину и женщину, но те не обращали внимания на ее товар. Они смотрели за больничную ограду и не проявляли намерения купить цветы или венок.

Подъехал еще один троллейбус, и из него выскочила улыбающаяся Крузе с большим букетом роз.

— Пойдемте, передадим цветы, пусть знают, что мы были!

— Послать цветы… это мы всегда успеем, — задумчиво отозвалась Гарша.

Из калитки вышла Кристина Эгле с Янелисом. Кристина ничего не сказала, только широко улыбнулась. Янелис с разбегу подпрыгнул, сорвал с липы пучок листьев. Просто так — ему хотелось прыгать.

Гарша взяла Янелиса за локоть и с волнением заглянула ему в глаза.

— Берсон велел передать, что все идет благополучно. Завтра можно навестить, — сказал юноша и побежал к троллейбусу.

Гарша и Мурашка улыбнулись друг другу, а Крузе быстро пошла в проходную передать цветы.

Герта полулежала на подушках. Одна рука у нее была на перевязи, чтобы перерезанные мышцы спины не испытывали нагрузки. Руки Эгле лежали поверх одеяла. Грудь перебинтована. В палату изредка наведывалась няня, подавала питье, смотрела, не залетела ли в палату муха — Герта сама даже мухи отогнать не могла. Потом Герта попросила няню причесать ее и показать зеркало. А еще позже няня принесла розы.

Эгле разделил букет пополам.

— Отнесите цветы тем здоровякам. Скажите, мол, из санатория; они и в самом деле из санаторского сада.

После операции трое плотовщиков лежали в постели без движения. Когда санитарка принесла розы, Вагулис быстро сунул под подушку порожнюю бутылочку, которую они ухитрились припрятать даже в операционной и доставить назад в палату.

— Это вам из санатория, — подала цветы Вагулису санитарка и вышла из палаты.

— А куда же мы их поставим? Единственная пустая посуда — вот эта. — И Вагулис извлек из-под подушки порожнюю четвертинку.

— Сейчас будет, — стрельнул глазами Гребзде и нажал кнопку звонка. Вошла няня.

Гребзде приподнялся на локте.

— Вы очень красивая девушка, — ухмыляясь, сказал Гребзде.

— Не отрывайте меня от дела попусту. — Няня повернулась к двери.

— И симпатичная, — не смутился Гребзде.

— Что вам нужно?

— Ваза, — показал на цветы Вагулис.

— Так бы сразу и сказали без лишних разговоров.

Гребзде взбил хохолок.

— А вам будто и поговорить неохота!

Няня была еще молода, кругла и румяна и не знала, дозволяет ли инструкция сердиться на больных сразу после операции. На всякий случай она ограничилась тем, что покраснела и вышла из палаты.

Затем Вагулис достал из тумбочки сигарету и, выпуская дым под одеяло, с аппетитом закурил. В палате царило настроение выходного дня после трудной рабочей недели. Вагулис покуривал, Гребзде сосал конфетку и смотрелся в зеркало, время от времени перемещая узел своего цветного платочка. Двоюродный брат Вагулиса потягивал прохладный напиток из красной смородины, поскольку этот августовский день был довольно жарок.

— Теперь поправится, — рассуждал вслух Гребзде. — У меня кровь крепкая. Раз меня укусила змея, так верите? — она сдохла, а мне хоть бы хны.

— Ты змею пристукнул, — напомнил брат Вагулиса.

— Так что, разве она не сдохла?

— Да, — протянул Вагулис, — ни за что не понять мне, отчего человек такая бестолковая тварь. Чтобы жить одному доктору Эгле, надо всего литров пять-шесть крови, а на войне льют и льют ее почем зря прямо на землю. Пролили целую реку, лес можно сплавлять.

— Нет, трупы, — мрачно возразил Гребзде. — А почему так? Ведь не в старину живем, когда люди были необразованные. Неужто человек так никогда и не поумнеет?

— Что до меня, так я кровь проливать не стану, — сказал Вагулис.

— Я тоже.

— И я. Ну вот, хоть три человека на земле дошли своим умом до этой премудрости, — заключил Гребзде. — Когда няня принесет вазу, я скажу ей, что не женат. Может, объявится еще и четвертый умник?

Когда сестра вышла из палаты и на тумбочке тихо затеплился ночник, Эгле вынул из вазы цветок и кинул Герте. Ему хотелось быть добрым, добрым ко всем, и он сожалел, что иногда бывал суров. Сегодня он узнал, как добры к нему люди.