Песочные часы Невидимки

– Так она просто не хочет к вам возвращаться?

– Мне об этом сказали ваши сотрудники. – Истерический приступ, похоже, прошел. Старуха опять сгорбилась и тяжело оперлась плечом о дверной косяк. Ее голос вновь звучал глухо, как в самом начале беседы. – Я думала, с ней что-то случилось. Но мне сказали, что она от меня ушла. Сама! Добровольно! Лучше бы она умерла!

– Но вы ее не видели, не слышали ее голос, не получали от нее писем? Вы ее не видели с тех самых пор, когда она пропала? – Маша наконец пришла в себя и с ужасом смотрела на старуху.

– Не видела, – как приговор, прозвучал глухой старческий голос. – И никогда больше не увижу. Я ее прокляла!

На улицу мы с Машей вышли в состоянии полного отупения. Честно признаюсь, больше всего в этот момент мне хотелось напиться. Всерьез, до потери пульса и утраты памяти. Но через час надо было ехать на квартиру к психологу. За последние два часа мы звонили ему раз двадцать, но по-прежнему никто не отвечал. Придется ломать дверь…

Обнявшись и слегка пошатываясь, мы с Машей побрели по улице. Прохожие косились на нас, кто с сочувствием, кто с откровенным презрением. «Надо же, такие молодые, и уже пьянчужки», – со скрытым удовлетворением пробормотала семенившая в другую сторону бабка. Маша остановилась настолько резко, что я с трудом удержалась на ногах:

– Это она, я уверена. Она же псих, полный псих!

– Думаешь, она убила свою собственную дочь?! – не сразу врубилась я. – Зачем?

– Возможно, девушке действительно помог тренинг. Окончив курсы, она набралась смелости и заявила матери, что переходит учиться в другой вуз. Или что просто бросает учебу. И безумная старуха решила: всё, дочки у неё больше нет. И в состоянии аффекта чем-то её ударила, сковородкой или ножом. Насмерть!

– А остальные девушки? А их матери? – на мой взгляд, в состоянии аффекта сейчас находилась как раз Маша. А для матери Липы ненависть к людям была привычной, как домашние тапочки.

– Матери студентов-медичек? Они потратили столько сил, чтоб их дочки стали врачами. И дочки их не предали, не бросили учебу. А кто-то им так или иначе обломал кайф. В универе убивали девушек, в медицинском – матерей, чтобы они не могли больше радоваться за своих дочерей. Мать Липы могла это сделать по принципу: «Пусть всем будет так же плохо, как и мне!»

– Я поняла твою мысль, – вздохнула я. – Она убила свою дочку, затем девочек-абитуриенток с филфака, двух своих ровесниц из мединститута, а затем еще и будущего юриста – Олесю. Ты сама-то в это веришь?

– Нет?.. – Маша потихоньку приходила в себя. – Не она?..

– Маш, дай ей волю, она, может, все человечество истребила бы. Но ни девушки, ни их матери, ни, тем более, Олеся не вышли бы с ней из здания вуза. Скорее, увидев ее, они сразу бросились бы наутек. Я уж не говорю о машине, на которой девушек куда-то увозили, и о том, что трупы долго держали в каком-то месте – и это явно не квартира этой дамы.

– Да, наверное. – Маша покивала и крепче сжала мою руку. – Ладно, поехали к нашему ученому товарищу.

Для очистки совести я снова позвонила психологу – и на мобильный, и на домашний телефоны. Первый был по-прежнему отключен, второй выдавал длинные гудки. К подъезду мы приехали за полчаса до прибытия опергруппы и грустно мерзли в подъезде, пытаясь отогнать жуткое видение – старуха, предающая анафеме единственную дочь, давно погибшую от руки маньяка.

Наконец, подъехали наши: Оскар, толстый местный участковый и Серега с Федором. Спокойно, как-то даже буднично все подошли к запертой двери, позвонили, а Серега для очистки совести даже постучал по ней ногой. Затем Оскар достал небольшой ломик, и через несколько минут дверь была безжалостно взломана. Как ни в чем не бывало мы вошли в темную прихожую. Велев нам ни к чему не притрагиваться, Оскар посветил по сторонам фонариком, затем зажег в прихожей свет, прошел в гостиную… Покрутился там немного, вышел, заглянул в кухню и в ванную комнату. Не знаю, что он рассчитывал там найти – я лично ожидала увидеть бездыханный труп психолога с удавкой на шее. Но в квартире не было никого – ни живого, ни мертвого. Не имелось и следов борьбы. Это была обычная квартира холостяка: однокомнатная, со скромной польской мебелью и легким беспорядком в виде заброшенных за двуспальный раскладной диван носков и лежавших прямо на полу книжек. На стене напротив дивана висел большой плоский телевизор. Сиреневые занавесочки с бахромой и сиреневая скатерка с вышивкой на низком овальном столике придавали комнатке уют. Что-то женственное в психологе явно было… Мы потерянно бродили по квартире, не зная, что предпринять дальше. Наконец, Оскар остановился перед огромным монитором навороченного компьютера.

– Федя, включи-ка ты нам эту машину, – устало сказал он. – Может, хоть там что-то ценное найдем.