Песок

Иногда оказывается, что никакого «до» и «после» в жизни нет. Ни любви, ни цели, ни смысла. Обрести всё это можно только попав на Омегу.

Теперь Вы верите в песок?

Пух, инженер — энергетик по специальности «Тепловые электрические станции», автор более сорока аналитических статей о многострадальной экономике России, одаренный и бойкий на язык парень, нашел приют в сознании Лесного Окуня — десятилетнего индейца дакота. Тот так часто слонялся в пыли у обочины федеральной трассы, что никто в резервации не сомневался — тихий немой идиот непременно отыщет свою судьбу под колесами грузовика. Никому в племени не было дела до Окуня. Даже тетка, у которой он якобы находился на попечении, не удосужилась заметить признаки просветления его безликой ранее личности.

Ляпа стала очень незначительной частью Владлены — обезумевшей питерской наркоманки с десятилетним стажем. Владлена с радостью променяла бы на инъекцию героина не только новую зудящую мысль, но и любую из составных своего скрипящего механизма души и тела. Поэтому борьбу Ляпы за жизнь и любовь можно было считать проигранной.

Однако если кто-нибудь рискнул утверждать, что Ляпе и Пуху не суждено быть вместе, то очень насмешил бы оставшегося на Омеге ушлепка. Неисповедимы его пути.

Никто не обратил внимание на то, что внезапно исцелившейся от немоты Лесной Окунь еще чаще, чем прежде стал ходить вдоль трассы, читая проносящимся мимо машинам свои первые проповеди, а Владлена снизила суточную дозу героина.

Какие истории лучше запоминаются — трагические или счастливые?

Человечество зализывало раны, считало потери, с опаской всматривалось в будущее.

Я считал, что все произошедшее с нами — катастрофы, чудеса, разочарования в плотности мироздания, случилось не зря. Укрепило, сдернуло ширму, приоткрыло то, что мы рано или поздно обязаны увидеть, показало — мир не просто неисследован и неоткрыт, он придуман неправильно. Его необходимо перевоплотить, переосмыслить заново.

В сентябре ритм жизни на Земле вошел в привычное русло — испуганное человечество, не дождавшись очередного апокалипсиса, быстро успокоилось, занялось делами насущными. Газеты, телевидение, Интернет, словно сговорившись, повсеместно трубили об особой ценности каждой заурядной секунды жизни.

Я не смог повторно выработать иммунитета к чуду. Болезнь прогрессировала. Днем и ночью я искал переход на Омегу. Я не просто верил, я знал — у меня есть шанс найти ключ, проникнуть за вывеску, оторвать фиговый листок, понять закономерности изменений действительности. Уверен — где-то за сотни километров от меня также думала Ляпа.

Она разрушила мою судьбу, оставив вместо тысячи пустяков, которые должны состояться в жизни, только себя и Омегу. Я благодарен ей за это. Я не перестану любить то, что открылось мне внутри вереницы ложных личностей Ляпы. Одно то, с каким неподдельным изумлением она носила их и передала их мне, достойно обожания.

Под шумок всеобщего наслаждения существованием я распродал все, что у меня было, в том числе коллекцию ЖЗЛ, и отправился на Реюньон — зону Альфа у порога нашей необъятной Вселенной.

Если ты не можешь овладеть чудом, спрятанным рядом с тобой, приходиться ехать за ним куда-то очень далеко. Через двое суток после вылета я вместе с капитаном аэробуса Лампочкиным приземлился в аэропорту Ролан Гаррос (о. Реюньон). Осенью остров оказался еще прекрасней, чем в первую нашу встречу.

Лонг нисколько не удивился, увидев меня:

— Не можешь смириться?

Я покачал головой:

— Ты я вижу тоже. Финансирование продолжается?

— На всякий случай. Никто не сомневается — связь с Омегой окрепнет. Ты запас денег?

— В этот раз они не понадобятся, — я достал из рюкзака склянку с песком, которую только что выкопал в саду Луи-Лу.

Лонг кивнул и подбросил мне ключи, даже не заикнувшись о залоге.

Какие истории лучше?

Изнутри чуда все остальное выглядит иначе. Снаружи ты думаешь: «У меня есть тысячи просьб. Если они будут исполнены, я безоговорочно стану счастливым человеком».

Внутри чуда — другая ситуация. Прежние желания и ориентиры бесследно исчезают. Но если ты потом снова оказываешься «вне», ты попадаешь прямиком в пустоту.

Ламур всплыл в заданных координатах. На диком пляже я рухнул в песок, раскинул руки, обнимая. Потом высыпал содержимое склянки, которую выдул старый осетин Вано, так и не выползший из подвала на Тимирязевский. Может, он так же как я нашел все, что хотел, и излечился?

Когда последняя песчинка вернулась на Ламур, я встал и побрел к хижине на вершине холма. Я догадывался, кого найду за дверью.

Природа не терпит умножения сущностей, поэтому в Капитанской рубке придется вновь ответить — быть мне или не быть. Но я не променяю Ламур, зону Альфа всего сущего, на пустяки вроде счастья оставаться человеком. Альфа, и Омега предоставляет такие интересные роли, что не хочется примеривать шекспировские.