Песок

— Сколько здесь, беспредельщица? — только и решаюсь поинтересоваться я.

— 9132 экземпляра, — голос Ляпы становится наигранно спокойным и бесцветным. Я боюсь представить, какая картина предстала бы передо мной, если сковырнуть маску с ее лица.

Перевожу взгляд. Крупные песчинки соседствуют с мукой, блестящие антрацитовые с матовыми, туманные с колючими хризолитовыми. Серый безжизненный песок на одной полке с песком — хамелеоном, играющим оттенками средиземноморских закатов. Речной, океанический, морской, озерный.

— Если в день окучивать один пляж, получается почти 30 лет непрерывной игры в песочницу, — произвел я нехитрые вычисления.

— Коллекцию собирали 284 года.

Повисает пауза.

О, святые бродяги! Клянусь светлыми очами Афанасия Никитина[4], изворотливостью Магеллана, неистощимой жестокостью де Гамы и Кортеса, мурашки побежали по моему встрепенувшемуся сердцу. Кажется, по изразцовым стеклам шкафов мелькают тени каравелл. Или это июльское солнце захлебывается в Ляпиной цитадели странствий?

— Ты согласен? — Ляпа театрально щурится — на мгновение оживает маленькая розовая бабочка, вытатуированная у левого глаза.

Пожимаю плечами.

Моя боевая подруга наклоняет голову, словно желая боднуть огромной крылатой заколкой, которая очень ненадежно пришпилена к русой макушке:

— Покрышкин (в целом мире только Ляпа зовет меня по фамилии)! Что тебя останавливает? Ты когда-нибудь отказывался от халявного путешествия?

— Почему не сорвешься сама? — вопросом на вопрос отвечаю я — Ляпа тоже никогда не отказалась бы от подобного приключения.

— Не могу, — а эти слова не из ее репертуара. Провалиться мне на месте, если я не доверяю Ляпе. Мало кому удается проверить на прочность жену, друга, учителя. Моменты истины выпадают нам реже, чем один раз на одну среднестатистическую судьбу. Что бы ни говорили коллеги — туристы, разведчики и прочие адреналиновые вампиры, число роковых событий в их жизни вряд ли больше, чем у Штирлица за полчаса экранного времени.

Мне с Ляпой посчастливилось — прошло пять лет, прежде чем я перестал брать в кавычки это утверждение.

В довершение всех бед, преследовавших наше восхождение на Памир, мы профукали еду, антибиотики и часть снаряжения. Каждый в нашей группе был так или иначе болен либо поломан. Рация сдохла. В какое бы направление мы ни вгрызались, начинался оползень. Или лавина. Погодные условия складывались так, что после 11-ти утра нельзя приподнять голову — снежная метель властвовала, слепила и оглушала.

Мы с Ляпой тащили друг друга по очереди. У нее были сломаны два ребра, у меня — правая рука. В отчаянных попытках спасти друг друга мы рвали перчатки, мясо на ладонях, насквозь прокусывали мясо на губах.

Ляпа до сих пор считает — это я ее спас. Я уверен — мы вышли только благодаря ей. Я верил Ляпе больше, чем самому себе.

— Значит, Лемур, — соглашаюсь я. — Там что лемуры водятся? Стерегут песок?

— Не знаю, почему его так назвали, — «вот так — так… пусть будут двести раз воспеты исследователи физиономий, Теофраст и Лафатер![5] Ляпа врет!», — догадываюсь я, хотя на моей собеседнице не покраснели ни лицо, ни ослепительно белое платье в маленький пестрый цветочек. Лишь легкая рябь прошла по поверхности Ляпы словно от прикосновения к идеально ровной поверхности высокогорного озера.

«Девушка, отчего Вы во всем белом? — Сдаюсь».

— Аборигены не смогут прислать тебе чемоданчик родной земли?

— Надурят, — собравшись с силами, Ляпа вновь становится непроницаемой. — К тому же Заказчик просил лично убедиться в идентичности.

Я тискаю конверт с задатком:

— Ничего подписывать не надо?

— Ты же не просил меня что-то подписывать, когда сгружал с Конгура?[6]

Ну, вот опять! Славься Махатма, щедрый на благодарность! Славься все его несчастное семейство!

Я выкладываю на стол загранпаспорт, ожидая — Ляпа мутирует, наконец, в приветливую домохозяйку, мою бессменную подругу, предложит чая, и мне удастся подробнее расспросить о предстоящем.

— Билеты и документы тебе передадут в аэропорту, — Ляпа вежливо направляет меня в прихожую. Тело под легким платьем дышит с волнением, несоразмерным ситуации (чего — то я точно не знаю!). Пестрые цветочки вот — вот взлетят как мотыльки.

Невольно фиксирую знакомые бугорки и впадины юркой извилистости Ляпы (в один из самых лихих дней на Памире я умудрился втиснуть девушку к себе под майку). Судя по холодному взгляду, мне не удалось отогреть ее до конца — той беспросветной метели все-таки удалось вклиниться между нами.

Пусть медитирует со своим дремучим песком. Я не стал распалять любопытство. Сколько может стоить коллекция? Точно больше тридцати тысяч евро, потому что примерно в такую сумму обойдутся мои накладные расходы.

«Бабки — жабки — шмабки. Где же натырить деньги, чтобы спасти Коллекцию, Ляпу и себя любимого? Именно в такой неразрывной последовательности».

Вы можете указать белые пятна на карте планеты?