Песок

— Три тысячи плешивых чертей и один нераскаявшийся ваххабит! Ляпа, там нет никакого Лемура, — я перебираю выданные в задаток евро, смотрю на экран монитора, на котором Гугл упорно показывал мне океан, океан и ничего кроме океана. — Ты часом не перепутала с Мадагаскаром?

— Есть. Нет, — уверенно отвечает Ляпа. Трубка трещит, словно Ляпа пребывает на расстоянии нескольких парсеков, а не двух остановок метро.

— Ляпа, ты обезумела! Если больна не ты, чокнулись твои посредники! (я не осмелился подозревать, что спятил Гугл) Я перерыл все исходники. В библиотеку ходил. В библиотеку! Это учреждение, где мудрость все еще пребывает в бумаге. Нет острова Лемур в заданных координатах! Толкиен и Желязны тебе в дышло!

— Есть. И в библиотеке Лемур хер найдешь. Он появляется примерно раз в 5 лет.

— Чтоооо? — ору я. — Пусть будут непорочны оставшиеся тайны мироздания! Сама понимаешь, что говоришь?!

— Покрышкин! Ты едешь или нет? Перелет, аренда катера у местных негритосов, трехчасовая прогулка по океану, отдых на пляже. И премия в 5 тысяч евро. Ушам не верю — мой друг Покрышкин никогда бы не отказался! Даже если бы 20 тысяч евро не лежали бы сейчас перед ним!

«Ляпа прозывалась Ляпой оттого, что могла ляпнуть самое невообразимое. От нее можно ожидать непривычного коленца. Ляпа человек нестандартной сборки. Но ТАКОЕ!!!».

— Ляпа, я не отказываюсь, — пытаюсь успокоиться я. — Но — как — я — соберу — песок — с — этого — Богом — забытого — Лемура — если — Лемура — не — существует? Природа — матушка — засранка, пока не расщедрилась!

— Слушай, Покрышкин, я устала. Умоляю, вали в этот рай для толстосумов. Бамбук покури, искупайся. Между делом съезди на двадцатую с хвостиком параллель, порыскай насчет песочка. И возвращайся. Пожалуйста, возвращайся!

С ужасом понимаю — Ляпа пьяна. И по известным мне причинам неизвестно в какой стадии.

— Твои спонсоры часом не элитные турагентства? — осторожно интересуюсь я. — По прилету не раскулачат меня на стоимость отдыха? Если песочком им головы не попудрю.

Ляпа долго ржет как лошадь, вместо Эпсомского Дерби[7] выигравшая ралли Париж — Дакар. Мне живо представляется, как из глаз у нее текут две ровные струйки слез:

— Попудри, — она задыхается от хохота. — Попудри чертей. Это бы им здорово помогло.

Она внезапно умолкает и говорит совершенно серьезно:

— Не дрейфь, Покрышкин. Поезжай. Все самое страшное с тобой уже произошло, — я ожидаю, что она бросит трубку, но, переждав километровую паузу, Ляпа добавляет. — И на всякий случай, прости меня.

Только потом отключается. Я еще долго смотрю на океан, мирно бушующий за экраном монитора. Я в шоке. Не от того, что через шесть часов буду в Домодедово, через десять — в аэропорту Орли (Париж), через двадцать пять — в аэропорту Ролан Гаррос (о. Реюньон). И все это для того, чтобы собрать грамм триста песка с пляжа несуществующего острова.

Я в шоке от более немыслимых обстоятельств — моя старая знакомая Ляпа ни разу не произносила ругательств, страшнее, чем дятел и лунатик. Пребывая в радужном настроении, моя боевая подруга Ляпа улыбалась и лишь в крайне уморительных случаях разряжалась чуть слышным, деликатным смешком. Но не ржала как лошадь!

Моя несостоявшаяся возлюбленная Ляпа ни разу не выпила ничего крепче кефира. Даже когда спасатели, прибывшие на взрытый нашими телами склон, трясли перед ней флягой, а ее глаза застилала бесконечная усталость, она оттолкнула руку со спиртом и опустила голову в снег. Она вытащила на себе парня тяжелее ее в полтора раза. По дороге, такой же бесконечной как ее усталость.

Наивность располагает к приключениям?

Заранее отрепетированную фразу «плевать на дублоны! летим вместе!» произнести не удалось. Ну что ж, я утаивал и более сокровенное — «Ляпа, я тысячу лет тебя люблю! Не знаю, что с этим делать! Как бесследно переварить эту заразу?».

Моя неслучившаяся искренность все еще пересыхала в горле, когда я вылетал из Домодедово. Если в ближайшем будущем не смогу преодолеть немоту, пусть признания утратят пыл, остынут, расколются на буквы и навсегда осыплются песком. Я добавлю их в Коллекцию или развею по ветру.

— Пока. До встречи, — я сухо попрощался с Ляпой и по просьбе экипажа выключил телефон. Моя тревога с большей вероятностью нарушит работу авиаприборов, чем сигналы сотовой связи.

Самолет удалялся от Ляпы со скоростью 780 км/ч. Так сообщил мне капитан аэробуса Лампочкин — весьма и весьма неосторожная фамилия для человека, от которого зависит безопасность полета.

Конечно, мне не следовало искать свое счастье в тысячах миль от места его прописки, но уж таково свойство человека — искать всевозможные смыслы жизни там, где их нет.

Впереди у меня восемнадцать часов мыслей о счастье, Реюньоне, Лемуре, таинственных покупателях песка и, конечно, о Ляпе — самой загадочной компоненте будущей бессонницы.