Песок

В течение часа я не расставался с навигатором — минуты, секунды координат ползли лениво, несмотря на предельную скорость, которую я выжимал из юркой посудины.

из-за отсутствия морских навыков я поминутно сбивался с курса и как пьяный петлял по сверкающему океану.

— Феличита! Па-па-па-па-бааааа-ба, па-па-па-па-бааааа! Феличита, — во всю глотку орал я. Заданная точка неумолимо приближалась. Это нисколько не беспокоило — я не сомневался в исходе операции: выйду в нужные координаты, покружу и домой в вечнодремлющий Сен-Дени.

Я все реже прикладывал ладонь к навигатору, чтобы рассмотреть цифры на бликующем экране. Когда в гордом одиночестве наблюдаешь вокруг себя волны, начинается казаться — ничего кроме них нет. Океан грандиозен и вполне может обойтись без нас. К такому неутешительному выводу я пришел на исходе третьего часа плавания.

Минут через 20 я изменил мнение. Новая аксиома звучала так: если после изматывающего морского путешествия ты видишь сушу (даже ту, которой по расчетам и быть не могло) тебе кажется — из всего, что вокруг, только суша закономерна. Только суша начало отсчета. Пока не достиг ее — ты как фантом, все еще не начатая рассказчиком история.

— Лемур, — выдохнул я и что есть силы нажал на педаль газа. Координаты я проверил только тогда, когда незыблемость суши утвердил вид лижущих ее волн и шум вздыхающей на ней растительности.

— Лемур, — восхищенно повторил я. — Ну, Ляпа! Ну, номер! Твою маму и всех ее песчаных родственников.

Я не переставал увлеченно сквернословить, пока приближался к острову, кидал якорь, щурился в наплывающую зелень пальм, скидывал майку и плавки.

Я чувствовал себя абсолютно свободным Колумбом в абсолютном робинзонкрузовском одиночестве.

Сама мысль, что здесь может оказаться кто-то кроме меня, подумай я ее в тот момент, показалась бы дичью.

Я прыгнул в изумрудную воду. Волны раскачивали меня, нашептывая свою бесконечную историю. Я не стал плыть. Побрел к берегу, как невыносимо уставший путник, наконец-то достигший цели своего путешествия длинною в жизнь. До ровной линии прибоя оставалось метров тридцать.

— Лемур, — восхищенно подытожил я, когда вода плескалась ниже колен.

Пусть именами Тарантино, Эйзенштейна и Фелинни назовут чипсы и тампоны, если окружающее выглядело бледнее, чем реинкарнация Голубой лагуны.

Моя натура, уже потертая разнокалиберными земными красотами, вновь оказалась способной на самое искреннее, самое безоговорочное изумление увиденным. Идеальная рекламная картинка. Баунти. Рай среди волн.

Сверкающий белый песок («коралловый, высшей категории»), лазоревая вода, ослепительно зеленые пальмы. Склонившись, приветствуют меня. Разная степень покорности.

Вышагивая на берег аки Афродита, я впервые подумал:

— Наверняка, это не Лемур, а l’amour. Ляпа ошиблась только в этом.

И еще я подумал — сравнение моей персоны с богиней красоты и любви весьма приблизительно. Сходству очень мешают чуть напрягшийся детородный орган и склянка для песка в правой руке.

А если Гугл, Яндекс и kremlin.org что-то недоговаривают?

Лемур представлял собой песчаную косу. Мягкий песок у острия заворачивал ее в сторону экватора. В утолщении — там, где коса должна крепиться к древку, поднималась небольшая зеленая возвышенность, которую со всех сторон окружал пляж: лилипутские барханчики песка на причесанных ветром лилипутских дюнах.

Свобода, сказка, одиночество — длинною в пятьсот метров, шириною не менее тридцати.

Индийский океан, поблескивающий сквозь заросли пальм, казался более таинственным, чем океан вблизи. Словно остров, перехитривший Гугл, всплывший из морских глубин — линза, делающая знакомые предметы сверхъестественными.

Именно здесь на обжигающем песке на меня нахлынуло гнетущее ощущение эфемерности происходящего. Чуда. Словно я попал в эпицентр вымысла и никогда не выберусь обратно в мир чистогана. Видимо, одиночество даже длинною всего в несколько часов нарушает связь с реальностью?

Чтобы не задаваться пошлыми вопросами о плотности бытия, я двинул обследовать узенькую полосу земли. Через пятнадцать шагов я увидел бунгало. Оно пряталось среди пальм на лилипутской возвышенности в самой широкой части лилипутского острова.

Я сорвал лист пальмы и, приложив его к чреслам, бодренько засеменил к холму.

Каков обычный сценарий вашей мастурбации?

— Эге-гей. Есть кто живой? — я основательно охрип, повторяя призывы. Сначала снаружи, потом внутри несмотря на то, что во втором случае невозможность утвердительного ответа стала вполне очевидна.

Ремонт в «хижине» делали лучшие в Москве молдаване либо некто столь же искусный. Студия на пятьдесят квадратных метров сверкала не только оттого, что имела окна от пола до потолка. Здесь все носило печать чистоты, ухоженности и функциональности.

Низенькая, но широкая кушетка, стол, маленький овальный коврик с пестрой абракадаброй, небольшая технокухня, на которой имелось ВСЁ, от посудомоечной машинки до минихлепопекарни… даже горячая пресная вода в кране!