Песок и золото

Через несколько дней я узнал, что в Олесю влюбился наш одноклассник Коля. Это был неприятный факт. Коля, которого я регулярно лупил как щенка во втором-третьем классе, постепенно окреп и разозлился, и выбился в главные школьные гопники. Я не видел, чтобы они ходили за руки и целовались, ничего подобного не было, даже, наверное, между ними не было никаких отношений вовсе, хотя ходили упорные слухи, что они уже вместе спят. Здоровый как конь Коля и нежная тоненькая Олеся с ручками-косточками, и спят — думать об этом было невыносимо.

На 8 марта мужская часть класса тянула жребий — мальчики поздравляли тех девочек с женским днем, чье имя вытягивали. Обоих полов было поровну, так что это решение выглядело справедливым. Мне досталась Олеся. Коля предупредил, что если я поздравлю Олесю, то он мне сломает голову. Это был трудный выбор, но я набрался смелости и подарил Олесе конфет. А вскоре Колю исключили из школы, и, судя по всему, их отношения на том прервались.

Мы с Олесей жили буквально в соседних домах и в какой-то момент стали почти каждый день возвращаться из школы вместе, и я, конечно, всякий раз нес ее портфель, я думал, что это принято, хотя не видел ни разу, чтобы мальчики носили портфели за девочками, только в советских фильмах, и у меня были сомнения насчет того, обязательно ли это делать, но портфель у нее был большой, а она ведь была такая хрупкая, такая маленькая, большими были только глаза. А потом ко мне в руки случайно попала записка — из переписки Олеси с подругой стало понятно, что я нравлюсь ей.

Честно говоря, я немного стыдился ее. Мой социальный статус не давал права на ошибку, а Олеся все время ввязывалась в сомнительные дела — вызывалась дежурить после уроков и убирать кабинет, даже когда ее не просили об этом, а еще ходила в подсобку к главному изгою школы — уборщику Ботанику, алкоголику в роговых очках и со спиной, вечно испачканной мелом. Предсказуемо о них стали ходить неприятные слухи. Неприятные мне, Олесе явно все это было без разницы.

На ее лице всегда было выражение усталой доброты, которое меня очень злило. Олесю то и дело можно было застать на первом этаже, в рекреации, где она играла с первоклассниками, и как-то она просидела с одним из них до глубокого вечера, пока он ждал маму. Она никогда не распускала волосы. Олеся была тихоней и аккуратисткой, хотя училась чуть ниже среднего, она вообще, наверное, была средних способностей, но такая добрая, такая усердная. Уши у нее с каждым годом заметно росли, и хвостик становился все более неуместен. С определенных ракурсов, при правильном освещении, и еще когда у нее был чуть приоткрыт рот, она казалась мне очень красивой, но иногда — почти отталкивающей.

В один из сентябрьских дней школьные гопники разгромили кабинет математика: сломали доску, выкинули из горшков растения, растоптали на полу мел и пририсовали член Гераклиту. Математик, старый армянин, которого звали Вачей, сидел за столом и плакал, суча под столом ногами, и пустые бутылки звенели там. Конечно, Олеся не могла оставить этого так, и когда я зашел, чтобы забрать ее, она подметала землю щеткой. Математик Вачей, увидев меня, попросил вытереть доску. «Но ведь она сломана», — сказал я. Тут он опять заплакал.

Когда мы возвращались домой, я срывал с деревьев какие-то красные ягоды, возможно, рябину, а она не разрешала их есть.

— Ты видишь, они все пыльные. И вообще, это волчьи ягоды, от них сразу умрешь. Лучше пойдем гуляш поедим.

— Ты приготовила?

— Не я, а папа, но я тоже умею. Тут ничего сложного, — Олеся немного смутилась. Вообще, когда она была рядом со мной, то часто краснела, снимала очки (она вдруг начала носить очки, из-за чего стала нравиться мне еще чуть меньше), вытирала их, опять надевала. Мочки ушей у нее были пунцовые.

— Ты очень красная, — сказал я. — У тебя температура?

Она покраснела еще больше и отвернулась. Мы долго шли в полном молчании, и я втихаря все же съел пару ягод, уж очень они были вкусными. Я перебрасывал ее портфель с плеча на плечо, и в конце концов просто повез его по асфальту. Он стал казаться мне слишком тяжелым.

— Ты ведь играл в бутылочку, — спросила Олеся, поглядывая на школьный двор. Кажется, там как раз играли в нее подростки из параллельного класса.

— Играл, — немного надменно сказал я, умолчав, что при этом никто не захотел поцеловаться со мной взасос и даже просто в губы.

— Ну и дурак. Умрешь.

— С чего это?

— Это же негигиенично. Слюнявишь там всех подряд. От этого можно гепатит С заработать и умереть.

— Правда?

— Да.

— И от ягод, значит, умереть можно?

— Да.

— Но они же вкусные.

— Ты балбес, — сказала она.

Слово «балбес» не было для меня ругательным — мама так часто называла меня, когда я делал что-то не совсем правильное, но по-своему трогательное, как когда я нарвал ей на день рождения цветов в парке. Но Олеся сказала это особенно зло, и «балбес» прозвучал обидно.

— Хватит возить портфель! — вдруг закричала она. — Отдай, я сама понесу, раз ты ничего не можешь.

Она прибавила шаг, а я не стал догонять ее. После этого мы перестали возвращаться из школы вместе.