Песок и золото

У меня даже начались судороги на нервной почве. Я мечтал, чтобы последний звонок отменили или хотя бы перенесли. И когда за день до него Ева, как мы называли нашу классную, по инициалам — Елена Васильевна — вошла в зал и сказала, что Олеся Дунаева умерла, что ее сбил поезд, я подумал: «Теперь, может быть, последнего звонка не будет». Это была самая первая мысль. А потом я подумал про бисер.

— Видите, нас уже становится меньше. Подумать только, — сказала Ева.

— А как же теперь последний звонок? — спросила староста класса.

— Последний звонок... Тут ведь такое событие, неожиданное, — Ева растерянно оглядела нас, но скоро взгляд ее стал решительным.

— Но все-таки последний звонок бывает раз в жизни, — сказала она. — А у кого-то, видите, последних звонков вообще не бывает.

— У Верзилова тоже не будет последнего звонка, — сказала староста. Сашу Верзилова в прошлом году отчислили.

— Пока человек жив, у него всегда есть шанс поумнеть. Хотя это не про Верзилова.

Раздалась пара смешков. Лицо Евы опять стало строгим.

— Прощание с Олесей пройдет послезавтра. Головинское кладбище, девять утра, — и тут Ева посмотрела на меня и спросила, — запомнили?

Я так и не понял, чего это она на меня посмотрела.

Последний звонок все-таки был, вопреки всему. Кроме смерти Олеси ему мог помешать еще и отключенный во всем городе свет — в тот день что-то случилось в Москве с электричеством. Прямо на сцене у меня свело ногу судорогой, и я толком не смог ни спеть, ни сказать речь. В тот вечер я впервые сильно напился — так, что ничего не запомнил, разве что только, как меня несли на руках по лестнице. Я не смог пойти на прощание. К тому же в то утро шел сильный дождь. На кладбище пришли всего несколько человек из класса.

Летом я поступил на исторический факультет, как и рассчитывал. У меня случилась пара романов, один год из последних десяти я был женат. Всякий раз, на каждом первом свидании, речь заходила о бисере. И всякий раз выяснялось — они не умеют плести. Разве это так сложно? Они что, не учились в начальной школе? Кроме того, они были не такими маленькими и нежными, как Олеся, то есть как будто не совсем женщинами в моем понимании.

Я никогда не любил Олесю, хотя мог бы, наверное, если бы постарался, хотя бы чуть-чуть. Не знаю, зачем я хожу сюда. Это похоже на извращение. Всякий раз выпиваю вино и ухожу, покачиваясь. Охранник уже косится на меня. Почему здесь всегда один и тот же охранник? У него что, нет сменщика?

Я все еще ношу ее ожерелье, застегнув рубашку на все пуговицы, чтобы ни у кого не было шанса его увидеть. Удивительно, что оно не порвалось за столько лет, с моей небрежностью. Если мне светит секс, то я снимаю его заблаговременно, как обручальное кольцо — но не из высоких соображений, а, конечно, только из-за стыда, я не хочу выглядеть идиотом.

Наверное, причина и в том, что мне трудно расставаться с вещами. Недавно перед очередным переездом я разбирал свое имущество. За неполный год я оброс хламом как какая-нибудь обезумевшая старуха. Возможно, я просто слишком сентиментален.

Мне стало стыдно, что я сижу здесь просто так, без скорби. Я встал и медленно побрел в сторону выхода, стараясь не очень качаться, хотя вино крепко ударило в голову. Я вспомнил, что от вина натощак меня должно тошнить, и меня сразу же затошнило.

Шина

Я не сразу узнал маму, когда она вошла. В безразмерной спортивной куртке, в платке, сгорбленная. Глаза ищут по залу и не могут найти никого. За ее спиной хлопнула дверь, и она чуть вздрогнула.

Я сидел здесь почти один, но мама меня не замечала. Я помахал рукой. Вслед за ней вошла сестра и закричала, как на рок-концерте: «Да вот же он! Да вот он!».

Час назад мама позвонила мне и сказала, что Игорь ушел из дома. Я сначала удивился этой формулировке, ведь обычно так говорят про трудных подростков, «ушел из дома». Но почти сразу стало понятно, что Игорь ушел не просто из дома, а ушел от нее. Точнее, мать его выгнала. Выяснилось, что Игорь ей изменил, и мама, хотя и давно немолодая, но женщина восточных кровей, выкинула в окно все его вещи, включая ноутбук, который наверняка очень красиво разнесло по асфальту.

Игорь был моим отчимом — я знал его двадцать лет, и всегда ожидал от него чего-то подобного.

Теперь мама сидела передо мной, опустив глаза, не в силах даже поднять чашку чая. У сестры лицо было злое и даже, кажется, торжествующее, как будто ей удалось предъявить миру важную, но неприятную ему правду. Игорь был ей родным отцом, и мне всегда казалось, что отношения у них самые теплые.

Пальцами я перебирал зубочистки, а в голове перебирал слова, которыми мог попытаться утешить маму. Наверное, не существовало таких слов, но с чего-то надо было начать, что-то надо было попробовать. Ведь это не такое уж страшное событие, ну подумаешь, любимый человек обманул, бывают вещи и намного хуже, я бы хотел как-то внушить ей эту мысль, но слова не подбирались. Раньше я никогда не видел маму такой беспомощной.

— Да ладно тебе, ну чего... — сказал я, взяв ее за руку. У нее была ледяная рука. Она не пошевелилась.