Песок и золото

— «Суонси» ведет «2:1», — сказал Игорь. Его голос был печальным, сочувственным. Меня это взбесило больше всего, вот эта фальшивая интонация. Как будто сейчас не было большей печали, чем та, что английская команда, за которую я стал болеть по странной, детской еще прихоти, проигрывает по ходу матча. Игорь дал мне пластырь, и я залепил лоб.

— Где моя отвертка? — спросил я.

— Лежит на столе.

На столе в доме была бутылка сливовой настойки и две тонких рюмки на длинной ножке. И отвертка.

Я понимал, что упустил какой-то важный поворотный момент. Я делал все предельно нелепо. Зачем-то ударил, ничего не сказал. Проколоть шину не вышло. Теперь мне было стыдно. Чувство стыда перекрывало злобу.

Я уселся и стал просто глядеть на Игоря. Потертая, почти стершаяся косуха поверх тельняшки. Желтое и узкое осунувшееся лицо. Волосы, по-прежнему заплетенные в хвостик, были еще седей и редей, и оттого стали казаться какими-то мышиными, гнусными. Казалось, он сильно болен. «Еле живой, а все суетится чего-то. Рвется к свежему мясу, как голодный волк», — подумал я.

Мы выпили по одной, занюхав хлебом. Настойка легла отменно. Что я скажу матери, если она прямо сейчас позвонит?

— Будешь есть? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Я заметил пачку сосисок «Останкино» на одной из полок. Они размораживались. «Останкино» — возможно, худшие из сосисок, но глядя на них, я вдруг понял, что очень хочу есть. В животе сразу же заурчало. Я сглотнул слюну и взял отвертку, попытавшись сделать угрожающее лицо. Вокруг было слишком много разнообразных орудий убийств — у двери был топор, испачканный моей кровью, на разделочной доске — икеевский нож с длинным лезвием. На втором этаже — помповое ружье. Колун, лыжные палки, клюшки, гаечные ключи, молотки в сарае. Хватило бы, чтобы устроить отменное массовое побоище в духе «Банд Нью-Йорка».

— Ладно, я пожарю сосисок, а ты уж смотри.

И он стал жарить сосиски на костре. А я смотрел на него, вращая в руках отвертку. Сосиски были готовы быстро. Прошло всего несколько минут, а некоторые из них уже покрылись черной коркой.

— Нормальные сосиски, — сказал Игорь. — Только ими питался, когда приехал на Волгу. Есть было больше нечего — клева не было в первые дни.

— Угу.

— Я же в сентябре туда ездил. Отлично на Волге, под Астраханью, в сентябре. Жара уже спала, а Волга еще теплая, зайдешь в воду — тепло, здорово. Выйдешь — сразу ветер, холодно, хочется обратно залезть.

Я попробовал ткнуть вилкой сосиску, но она превратилась в кашу. Аппетит у меня опять пропал. Игорь, интенсивно жуя, продолжал историю.

— И рыбалка, если говорить в целом, была отличная. Все-таки я экстремальный отдых больше всего люблю. Едешь часов восемь подряд в машине, смотришь Россию, смотришь на русский лес. Я в этот раз слушал по кругу Гребенщикова, «Русский альбом», отличные, все-таки какие отличные там есть песни. Когда приехал, сразу на месте нашел егеря. Без егеря, конечно, трудновато...

— Я знаю все это, мы ездили вместе с вами.

— Многие любят в Турцию ездить, в Грецию. Или куда там люди ездят сейчас? На Сардинию? А я считаю, экстремальный отдых лучше всего.

— Да чего вы заладили про экстремальный отдых, — сказал я. — Ничего в нем экстремального нет.

— Ну его просто так называют. Экстремальный... — сказал он, опустив голову.

Мы посидели молча, смотря, как в окне поднимается темный дым.

— Такие сосиски нужно не на костре готовить, а просто варить, — сказал я.

— Можно поесть грибов. Не бойся, не ядовитых.

— Спасибо, нет, — меня вдруг стало смущать, что я сижу перед ним в трусах. Пусть он и нес какую-то чушь, но моральное преимущество было на его стороне, хотя бы потому, что на нем были штаны, хотя и с мелкой дыркой у паха.

В кухне царил тот особый неряшливый аскетизм, который обычно бывал в холостяцких квартирах, но в то же время все вокруг напоминало о матери — подставки с цветочками поверх скатерти, магниты на холодильнике из разных стран, цикорий на полке, избыток моющих средств на раковине.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Игорь.

Я пожал плечами. Да я сам не знал, о чем думал. Скорее всего, ни о чем.

Игорь вымученно улыбнулся и чуть слышно сказал: «Все не то, чем кажется».

Вот тут мне стало смешно. Я усмехнулся. Одна рюмка настойки, выпитая натощак, чересчур сильно подействовала, и в эту минуту я почувствовал, как этот яд гуляет во мне, раскрепощая. Я подумал о том, что мог бы даже всадить Игорю эту отвертку в сердце, если бы мне не было лень вставать.

Нервно дернув щекой, он убрал упавшие на лицо волосы. Стало заметно, что он вспотел. Игорь избегал смотреть мне в глаза, и я впервые почувствовал, что как будто я старше него, что это я его отчим. Мне даже стало нравиться, что я сижу вот так запросто, в одних трусах, и я еще пошире раздвинул ноги.