Песок из калифорнии (СИ)

Нежные звуки японской пластиковой флейты далеко не последней фирмы на рынке музыкальных инструментов, раздались над медленно заполняемым пляжем. Они поведали об любви и нежности, об безгранично огромном мире, в котором так трудно найти свое место хипарю из далекой заснеженной России, прожившем большую часть своей жизни под гнетом идеологии, милиции и общественности...Звуки лились, разглаживая хмурые лица местных бомжей, проснувшихся под ободранной пальмой, просветляя лицо полицейского, излишне засмугленное было видом остатков пикника ночного, толстые женщины казалось потонь-утонь, словом потоньше стали под звуками флейты, зовущей в отличии от громогласной трубы не в поход за счастьем, а в страну земляничную, что притаилась где-то там, за синими холмами и зелеными озерами, есть, есть город золотой, а в городе том и звери невиданные, и в обще, сплошной ништяк и оттяг, только надо найти город-то тот, да и дойти до него, а уж там-то сплошной, ой мама! и лаф, и кайф, и все пучком...

Писатель Василий плакал тихими светлыми слезами в усы, склонив свою, когда-то обкокненную голову, видимо вспомнил молодость свою стиляжью, звезднобилетную, издатель Николай грустно смотрел на грязно-голубое море, все в барашках пены от проходящих мимо кораблей, видя там то ли таланты ненайденные, то ли свою прежний жизнь...Слегка мрачноватую, слегка подловатую - комсомол, стукачество легкое, ни идейное, а просто ради карьеры подлой...Прости Господи меня, отряхнул прах прежнего от ног своих, печатай теперь то, за что раньше на райкоме разбирал-критиковал, спасибо перестройке...

А солнце вставало все выше и выше, подгоняемое звуками флейты, и уже не просто светило, а уже и грело, как положено сентябрьскому солнцу над испанским городом Аликанте, вот уже и крепость-памятник исторический, осветился и заиграл государственным флагом в лучах, вот и дальние виноградники осветились, родя и выращивая для потребления местный продукт...

А писатель Василий все плакал и плакал, а издатель Николай все грустил и грустил, а вновь найденный талант Джон Нарофоминский все играл и играл на флейте, а монеты все падали и падали в измятую, как жизнь, газету с остатками вчерашних новостей и ночного пиршества...

Через неделю, помещенный издателем Николаем в дом, довольно уютный, гостеприимный и светлый, принадлежащий его другу Сергею, веселому инженеру на французском заводе «Рено» зарабатывающему на жизнь, Джон уселся за стол. Перед специально для него купленной печатной машинкой «Оптима». С уже вставленным белоснежный листом бумаги. Осталось только вознести руки и начать. Начать можно по разному, например - Сначала все было прекрасно...Но это штамп. Или - на город Аликанте мягко опустилась летняя средиземноморская ночь...Ну, Джон, это ж голимый плагиат, на Патриарших тебя не поймут. Или - глаза уже закрылись под тяжесть дневных впечатлений, голова грозилась вот-вот оторваться и улететь в страну снов, как снова какие-то тени решили нарушить его, Джона, уединение и покой, и усевшись чуть! ли ни на ноги, прикрытые уже упомянутым дранным одеялом, на совершенно русском языке завели какой-то разговор...

К концу второго месяца заключения в доме веселого Сергея, Джон добил роман. Триста тридцать девять страниц стандартного формата с интервалом в два и пять...Чего - знающий поймет, не знающему объяснять неблагодарное дело. За окном падали желтые и красные листья, пахло дымом, французская осень пришла, грустно подумалось Джону, вот уж и осень пришла...

Роману не хватало лишь названия. Это был совершенно не сюрреалистический, совершенно не авангардный, совершенно не андеграундный роман. Это был такой типичный роман об эмиграции и тоске, потерянной любви и беспорядочных половых связях, одним словом такой типичный роман об солнце, вине, молодости (спасибо В. Гребенщикову) , помноженный на тоску эмиграции и густо приправленный горечью одиночества пополам с запахом безнадежности. И все густо замешано на псевдофрейдовских хипповых заморочках, а попросту говоря - хипповый вопль-стон-высокая нота об жизни на Западе.

Издатель Николай забрал роман без названия и уехал в Германию. Сергей со смущенной улыбкой посетовал на грядущий ремонт и посоветовал один милый пансион для дальнейшего проживания. Тем более, что издатель Николай оставил скромный аванс в счет будущих бешенных гонораров.