Песок из калифорнии (СИ)

Над Парижем продлилось нево и все вокруг стало мокрым. Деревья, припаркованые машины, фасады домов, тротуары и мостовая...Усы из-под капотов проплывающих мимо меня редких машин, напоминали волны, разрезаемые форштевнем катеров, фасонистый пиджак и полосатые клешенные брюки мгновенно промокли, раскисли и потяжелев, стали холодить не хуже морозильника, ботинки потерто-золотого цвета хлюпали и издавали неприличный звук... Почти как из кабинки общественного сортира, волосы намокшими прядями липли ко лбу, очкам, щекам, борода служила исправным водопроводом или дождеводом между небом и моей собственной грудью... Одним слово потоп, небеса разверзлись и это был знак свыше. Но я его не послушал и разгребая ногами лужи и потоки, руками ежесекундно протирая заливаемые тут же очки, брел вдоль нескончаемого ряда домов, совершенно не видя ни архитектурных излишеств, ни прочих достопримечательностей Парижа. Только иногда, останавливаясь, я пытался разглядеть за потоками воды нужный мне номер... Но до него было как до неба, как до рая, как до счастья.

В этом дожде я был одинок как былинка, как перст или перс, ни одного прохожего, сумасшедших нет, окромя меня, даже собаку в такую погоду не выгоняет, только я дурак, прусь неизвестно куда, неизвестно зачем... Хотя лично я знал - куда зачем, что ищет он, кинув дом родной и так далее. 268, до нужного мне номера больше сотни домов, может быть вернутся назад, но назад еще дальше, чем вперед, не идти же мокрым, а что, мокрых не пускают, ого, какая глубокая лужа, черт с ней, щузам конец, да что с ними, ох ни чего себе, под водосточную трубу попал, ну все...

Я был мокр, нет, я был полностью мокр, тоже слабое определение, одним словом усы, рубашка, ну я не знаю, волосы на моем личном брюхе и во всех остальных потаенных местах, были так мокры, как будто я собрался мылится... Меня уже стал пробивать озноб, зубы стали выстукивать какой-то ненавязчивый пока еще ритм, что-то на вроде легкого джазца, такого, знаете, ресторанно-эстрадного, без негров и саксов, но впереди еще все впереди, чвак-цвак, брыт-тым-чвак-цвак... Дождь внезапно, как у долбанных классиков, мол как и начался - так и действительно взял и кончился. И сквозь залитые очки с прилипшими прядями волос я увидел вожделенное - нужный мне номер, над воротами красивого дома, без каких либо намеков на домофон. Все было скрыто за железной решеткой времен видимо Наполеона, Вкруг ни одной французской души... А как же попасть туда, ведь са-ми га-ды ад- рес ука-за-ли... Еще немного и я засохну, зубы выбивают чечетку, джаз сменился вульгарной блатной чечеткой, такой знаете - чеп-ца-ца, чеп-ца-ца, шманс-лападрица-ца... 3а решеткой мелькнуло чудо, показался какой-то абориген, выходил абориген боком, стараясь не пропустить меня, такого мокрого, туда, за сетку, во двор красивого здания, куда я так стремился сквозь вселенский потоп через весь Париж пешком, а все потому, что у меня в кармане ни одного сантима французского, черти б их взяли...

Отодвинув аборигена мокрым решительным плечом, врываюсь под неодобрительные взгляды в чистенький, зеленью елок усаженный дворик с блестящими окнами и стеклянными дверями, аж пять подъездов, ой мама!.. И ни на одном нет нужной мне вывески. Ну так может так и надо, ведь КГБ, хоть и перекрасилось в связи с перестройкой, есть оно, организация нехорошая, вот и конспирируются, бедолаги, прячутся... Ну а как же мне их отыскать?..

Какая-то мадемуазель французская, с тонкими ногами, на таком хорошем, французском, что мол потерял, клошар мокрый, то есть если на великом-могучем, бомжара, в нашем чистом огороженном дворе с елками? Так это - тычу совершенно раскисшим номером в нос француженки бдительно-вежливой, мол вот, глянь родимая, мать-тетка, пытаюсь сквозь родную чечетку проговорить хотя б по-английски, мол ищу, но не получается, а из всего французского, знаю только "сова", но птица эта здесь не уместна, но девушка не дура все же, разглядела в комке раскисшем иероглифы незнакомой ей кириллицы и указала рукой - вон тот подъезд.

А он собака, конспирация херова, то же только изнутри рукой или снаружи ключом открывается, и что же мне теперь - сдохнуть возле этого подъезда, сжимая размокший номер «Русского слова» в правой руке...

Кто-то въезжает в Париж на старом, вот-вот сдохнет, так называемом коне, кто серебристым лайнером, птицей чудесной прибывает, кто-то по старинке, поездом есть... Я же приехал стопом.