Песок сквозь пальцы

Со смотровой площадки открывался совершенно потрясающий вид на пустынные долины… Как их бишь? Он прочитал на стенде – Зин и Рамат-Авдат. Алексей махнул рукой вниз – да, нам туда! Покатили к трассе по дорожке, выложенной сверкающим на солнце гранулитом, ушли в спуск. Дальше ехали молча, километров через двадцать показался городок Мицпе-Рамон, тоже стоящий на краю огромного кратера. Заехали на его окраину, встали у заправки и «Макдональдса». Алексей ушел ловить устойчивый вай-фай, Регина пошла с ним. Они снова остались вдвоем. «Хочешь чего-нибудь из «Макдональдса»?» – спросил он. Она мотнула головой: «Неа. Ну, если только попить чего…» Он пошел, в соседнем магазине нашел сок, взял две маленькие бутылки, вернулся. Она сидела на краю ступенек кафе, наверху, болтала ногами. Стрельнула глазами рядом с собой: «Смотри!» – на поносе стояли объедки и запечатанное жидкое масло. «Хм… Уже дошли до уровня ништяков?» – спросил он саркастично. Она махнула рукой: «Та ни, ну шо ты… Смотри, они даже не распаковывали это масло. Може возьмем?» Он усмехнулся, подхватил блистер с маслом, сунул его в карман. «Мы тоже из студенческой общаги, мадам. Кое-чему обучены» – «Мадемуазель! – она церемонно наклонила голову. – Девушка не замужем» – «Ох, простите, мадемуазель!» – он зашаркал кроссовками. На них стали озираться. «Все, молчим, скрываем совершенное преступление, то бишь кражу» Он уселся рядом с ней, закачал синхронно ногами. «Эх, Сашко… – она положила ему голову на плечо. – Куда мы едем с тобой?» – «В Эйлат, нет?» – он поднял брови. Она заглянула ему в глаза снизу: «А откуда? И зачем?». Он промолчал. Потом осторожно взял ее руку в перчатках без пальцев, погладил. «Для девушки, читающей Достоевского, неплохо, – сказал, и сжал ее кисть. – Может, мы и найдем что-то на пути, а?» Она вздохнула, высвободила руку, убрала голову с плеча: «А вот и наши идут».

Городок Мицпе-Рамон славен был своей обсерваторией, крупнейшей в Израиле, как доложил им Алексей по пути, махнув куда-то рукой, где долженствовал быть телескоп метрового диаметра.

Проехали через город к другой окраине, встали в парке, возле детской площадки. Столики со скамейками, туалет, все имеется. «Сегодня засветло – подумал он, помогая Богомиле ставить палатку. –Впрочем, еще полчаса – и «тьма падет на этот город». Забавно – вроде, по ощущениям лето, а солнце садится, как зимой, рано…» Ему нравилось думать о темноте и близкой ночи, его прямо потряхивало, когда он бросал взгляды на Богомилу, она это чувствовала, улыбалась ему ободряюще.

Чечевица на ужин, неожиданно вкусная, что он даже взял добавки, потом разговоры ни о чем. Регина затянула панегирик какому-то Евгений Иванычу, который в их с Алексеем городе – да самый крутой велосипедист, «штоб вы знали». «Вот, знаю, – подумал он, – и зачем мне это?»

Наконец-то стемнело, подул традиционный ветер, сегодня слабенький, и они стали готовиться ко сну. Он, выждав возвращения Алексея из туалета, отправился туда, сожалея, что нет душа. Помылся, как мог, весь, постирал носки. Возвращался назад уже светя себе фонариком.

Регина с Алексеем уже лежали в его палатке, тихонько бухтя что-то сквозь ветер, в палатке Богомилы было пусто. Он поменял спальники местами, потом, расстегнув свой максимально, разложил его на ковриках на двоих, улегся, укрылся Богомилиным тонким. Хрустнули камешки у входа, вжикнула молния. Она вошла, как обычно разворачиваясь в тесноте палатки удивительно ловко, оценила перестановку, скинула с себя все, кроме трусиков, юркнула под спальник, прижалась к нему, согреваясь. «Не спят еще, – шепнул он, скашивая глаза в сторону соседей. –Хочешь послушать музыку?» Она кивнула: «Давай». Он выудил из угла телефон, поискал в записях, включил «Ветер»:

Как ко мне посватался ветер,

Бился в окна, в резные ставни.

Поднималась я на рассвете, мама,

Нареченною ветру стала.

Отпусти меня в поле, мама,

Зелены витражи в часовне,

Чтоб с востока в душистых травах

Мой жених пришел невесомый.

Мой жених под луною зеленою

Сердце возьмет в ладони,

Бубенцы рассыплются звоном

В семи широких подолах.

Богомила слушала, прижавшись к нему, замолчали и в соседней палатке. Солистка пела, варьируя голосом, как инструментом, это его всегда цепляло, такой диапазон! Он закрыл глаза, сжал правой рукой Богомилины плечи.

Где же ветер мой? Пусто в поле.

Или предал меня мой милый?

Для чего мне краса и воля?

Он крылат, только я бескрыла!

Для чего такому жена —

Он играет шелковой плетью;

Где-то всадник, привстав в стременах,

Летит в погоне за смертью.

Ой, да на что, на что сдалась я ему,

Словно нож, он остер и резок;

Вышивают небесную тьму

Пальцы тонких ветреных лезвий.

Распускает тугие косы

Под масличной юной луною.

В тишине танцует, смеется,

Будто впрямь и стала женою.

Поздно зовете, друзья,

Я сама себе незнакома,

Ведь я – я уже не я, мама,

И дом мой – уже не дом мой.

«Саша, кто это?» – спросила вдруг Регина из соседней палатки. Он ответил, не открывая глаз: «Мельница». Не слышали?» – «Нет. Интересно. Поставь еще что-нибудь их же».