Песок сквозь пальцы

Он включил еще, потом еще. Почувствовал ровное дыхание у себя на груди – Богомила заснула! Вот дела!

Кончилась песня, он выключил телефон: «Спокойной ночи!» Соседи побурчали еще, повозились, затихли. Он осторожно, почти невесомо, провел кончиками пальцев по ее лицу, уже привычно – лоб, полукружья бровей, нос, губы… Губы дрогнули, она открыла глаза – он почувствовал это в темноте, повернула голову к нему, легонько коснулась его губ своими. Он ответил так же нежно, словно боялся поранить, разбить что-то невыразимо хрупкое. «Я проснулась», – выдохнула она ему в лицо, и он забрал ее губы, дрожащие в нетерпении, медленно провел ладонями по груди, по животу, вставил ладони под ягодицы, потихоньку стал их сжимать… Она тихонько застонала, освободила губы, развернулась к нему спиной. Ее спальник сполз с них, трусики скатились вниз. Она положила его руки себе на грудь, неожиданно сильно сжала их, выгнулась – и вновь пошел танец, их дыхание мешалось с ветром за палаткой, Она опять вдруг задышала часто, он успел поймать в ладонь ее губы, накрыть, прижать… Словно лавина электричества вновь накрыла их, он не считал время. Сколько прошло минут? Или часов? А может веков? Она отходила в этот раз долго, он не отпускал ее до самого последнего, пока она вдруг юркой ящерицей не развернулась на своем месте, и он почувствовал ее губы, ее язык… Ее грудь лежала у него на животе, он забрал ее в ладони, сжал так, что она снова завибрировала, утопил лицо в ее животе, скользнул к колкому треугольнику, почувствовал ее вкус…

Они будто выпали из времени, а когда расцепили свои объятия, соседи уже храпели – сильно и ровно Алексей, а Регина словно подпевала ему. Богомила, возвращая себе дыхание, измученно хихикнула, задыхаясь еще, прошептала: «Кино до шестнадцати никто не смотрит, ну, не обидно ли?» Он сел, обнял ее, облапив за плечи: «Да ты что? Где тут увидела «до шестнадцати»? Это уже «двадцать один плюс»! Ранимым не смотреть!»

Они легли, успокаиваясь, он укрыл ее спальником, обнял, прижался.

«Что мы делаем? – билось в его голове. – Что мы делаем? Что мы де…»

День десятый: Мицпе-Рамон – кратер Махтеш-Рамон – Кетура. Дистанция 93 км.

Он открыл глаза, как будто бы вынырнул с глубины, из темноты ничто. Зеленый призрачный полусвет утра заливал палатку, делая различимым все, что было внутри – висящий на прищепке фонарик-габарит, сумку, стоящую в ногах, их с Богомилой контуры под ее тонким спальником. Было довольно-таки прохладно, и он, закидывая к глазам руку с часами, второй рукой прикрыл Богомилино голое плечо своей тёплой жилеткой. Часы, которые он вчера запустил методом потряхивания и постукивания ногтем по стеклу, опять встали. В этот раз они показывали половину первого. «Ну, не мистика ли?» – усмехнулся он, выудил из-под головы телефон, посмотрел. Пять тридцать. Полчаса до подъема.

От его движений зашевелилась Богомила, сонно приподняла голову: «Шо, пора?» – «Нет, еще полчаса». Она бормотнула, опустила голову ему на грудь, обняла. Теплая волна прокатилась через него, желание стало всплывать из глубины, но он осадил его: «Пусть поспит».

Поспала она, однако, не долго, открыла глаза, приподняла голову, встретилась с ним глазами – и вихрь страсти снова скрутил их в одно целое. Им уже было не важно, что за тонкими стенками палатки не шумит ветер, что их могут услышать – они словно вышли за скобки этого похода, они словно были одни. Хотя, нет, он и тут контролировал ситуацию, и в этот раз ее стон он забрал, накинув на них спальник, а потом она тяжело дышала, уткнувшись в его грудь, невидимая, погребенная под ним, сжимая его своими сильными бедрами, и уже не разряды тока, а словно волны проходили через него, и он гасил и гасил их, а они от этого возвращались, и он, закрыв глаза, понял, на что это похоже: Богомила была лодкой, на которой он погружался в водоворот, и его бросало от края к краю…

Она выбралась из-под него, шепнула: «Медведь». Потом тронула его внизу: «А как же ты?» – «Оставь, – он махнул рукой. –Не важно. Ты – важно, остальное – нет…» – «Заботливый…» Она провела подушечками пальцев по его груди – «Точно – медведь, вон шерсти сколько!» Помолчала, добавила: «А ты чего такой неуемный? И утром тебе подавай, и вечером, а?» – «Ха! – он приподнялся на локте. – Это кто сегодня с утра пораньше проявил инициативу? Я, что ли?». Она хлопнула его ладошкой по губам: «Тише! Ты чего так громко шепчешь? Ну, точно медведь!» Полежала еще пять минут, потом заворочалась: «Ладно, пока Регина не успела первой, пойду-ка я помоюсь, как смогу…»