Песок сквозь пальцы

Я потому и гладил твоё лицо, что пальцам не нужны слова.

Я как глухонемой только и могу говорить тебе о своей любви касанием.

Коснись браслета, надень его, если ты хочешь ощутить мое прикосновение.

– Я не жестокая, нет. Не скажи и не прими меня такой.

– Я не думаю так, Богомила. Не думаю, что ты жестокая.

– Ты не убедил меня, Саша. Мне не за что ухватиться. Хочешь продолжить флирт? Это я могу. Но меня ты не получишь.

– Я и не хотел убеждать тебя. Если бы я мог убедить тебя, я бы тебя не мог любить.

Не хочу флирт, прости. Слишком сердце болит для этого.

За что ты хочешь ухватиться? Чему поверить? Поверить, что все всерьёз, что без обмана?

Поверить – значит прыгнуть в неизвестное, как кто-то сказал.

Поверил тебе я. Там, в Израиле… Нет, не хочу об Израиле.

Хочу, чтобы ты поверила мне. Как я тебе.

Мне уже не уйти от тебя, как у твоего любимого Наутилуса: «я пытался уйти от любви…»

Не хочу убеждать тебя ни в чем.

Хочу, чтобы ты была моя, вся, целиком.

И я могу отказаться от этого только в одном случае – только если я тебе не нужен

Скажи это и живи дальше, по совету знакомого священника. «И пусть вас не волнует этих глупостей».

Скажи, что ты рассмотрела меня, взвесила и нашла очень легким.

И я, лёгкий и неубедительный, буду продолжать жить дальше с дыркой в сердце, а ты, красивая и умная, в платье, как на берегу Красного моря, пойдешь дальше.

Анализируешь? Прицеливаешься? Или – протяни мне руку.

Твой ход.

– Браслет…Я гладила твой браслет, когда села в кресло самолета. Я впилась в него, когда самолет набирал ход и оторвался от земли…Я скубала твой браслет и не могла принять тот факт, что каждая минута отделяет нас от друг друга. Возможно, навсегда… Я прилетела с ним в Киев и еще жила с ним и спала с ним. Но я сняла его, когда получила и прочитала твое письмо. Он лежит в тумбочке. На добрую память.

– Снова то моё письмо… Мне трудно было признаться в своей трусости, но я сделал это, когда понял, что ты значишь для меня. Трудно ли тебе простить и поверить?

Или ты не умеешь прощать? Только анализировать и выносить приговор? Я не верю в это. Рискну сказать, что я знаю другую Богомилу, ту которая не боится довериться.

Ты очень нужна мне. И если я нужен тебе – есть смысл во всем этом разговоре.

Я нужен тебе, Богомила?

Скажи мне «да»?

Спасибо за это молчание. Если захочешь, возьмешь с тумбочки браслет и наденешь его. Только ты будешь знать, что это значит.

Спокойной ночи, Богомила. Я буду ждать твоего «да» или «нет».

Через час

Не могу уснуть. Вишу, как космонавт в невесомости. Ты не спишь? Я написал тебе письмо, проверь почту?

Письмо Богомиле

Здравствуй, экзистенциальная девочка Богомила!

Я все чаще задумываюсь об этом, о природе наших с тобой отношений, которые длятся и длятся вопреки законам курортного жанра. За пять тысяч километров мы тянемся друг ко другу, рвем сердца, обнимаем, целуем, мучаем, бьем… Кто-то сказал истину, которая стала уже банальной, что мы все друг другу и палачи, и жертвы. Я смотрю на нас и вижу, как же этот кто-то, черт побери, был прав.

Помнишь Мавринск? Я ехал из Энска домой, через пол-Сибири, возвращаясь из Израиля, отрываясь от тебя, отрываясь и понимая – всё, влип, не оторвать. Я ехал на машине и остановился переночевать в этом маленьком городишке, в гостинице, которая и названия-то не имела, просто называлась: «Гостиница». Я позвонил тебе оттуда, усталый, с красными от бесконечной дороги глазами, позвонил, упав на кровать, и я был так рад слышать твой голос, твои интонации, я ловил твой голос, как музыку, заставляя себя вдаваться в смысл твоих слов. И там, тогда, ты отхлестала меня своим письмом, ты сказала: «Прочитай его, если тебе важно, что я думаю о том, что ты прислал мне из самолета», а мне, конечно, это было важно, и я прочитал, и ты еще и еще раз побила меня головой об стену, об которую я и сам себя уже замучился бить.

Не важно, что я написал тебе. Не важно вскрывать смыслы всех этих идиотских слов и предложений. Еще в Энске, раскаиваясь в написанном, я говорил тебе, что все это было только ширмой. Я хотел расстаться с тобой, то письмо – следствие моего желания поставить точку. Но я не смог, и это, наверное, самое главное. Не смог. И сейчас не могу. Нет, не так – сейчас не хочу и не могу.

Там, в Мавринске, я читал твой ответ, твой безжалостный анализ меня, и готов был развернуть машину и начать двигаться в сторону Киева. Я тогда написал тебе, помнишь? А потом мы снова смогли найти в себе силы, чтобы поговорить, той же ночью, в том же Мавринске, в той же дешевой гостинице, где кроме меня никого не было. Мы говорили, потом писали, все никак не могли расстаться, и там, тогда, мы снова смогли обнять друг друга, смогли сбежать из камеры пыток, где мучили друг друга только что, в спальню, где были только ты и я.