Песок вечности

Макс вспомнил, что катары распространяли заповедь «не убий!» и на животных, и по этой причине, в частности, полностью отказались от животной пищи. Понятно. Он посмотрел на кроссовки. Да уж, чего-чего, но кожи там точно не было. Они были матерчатыми, и принять их за кожаные было, как казалось Максу, невозможно. Значит, речь идет о подошвах. Они, конечно, были из синтетической резины. Как ему объяснить? Но ведь был же и натуральный каучук! И в конце концов, как химик химику…

– Нет, – ответил он Бертрану, – они сделаны не из кожи. Я бы никогда таких не надел. Я против убийства любых живых существ.

Лицо Бертрана посветлело при этих словах.

– Подошвы изготовлены из млекоподобного сока деревьев особого рода, что растут у нас в стране, – начал Макс, уверенный, что собеседнику ничего не может быть известно о гевее, так же как и о том, что это тропическое дерево, отнюдь не встречающееся в лесах Германии, а растущее в не открытой еще Южной Америке. – Этот сок загустевает, и после некоторой обработки из него можно сделать много полезных вещей.

Закончив эту длинную и утомительную реплику, Макс беззвучно отдулся. «Надеюсь, – подумал он, – мне не придется ему описывать технологию вулканизации каучука».

– Дивны дела твои, Господи, – произнес Бертран, выслушав это объяснение. – Никогда о подобном не слыхал! И у Плиния Старшего во всех тридцати шести томах его «Естественной истории» нет об этом ни слова. Это интересно!

– Ты прочел всего Плиния? Тридцать шесть томов?! – поразилась Аня.

– Да, это так, – ответил Бертран и показал на книжные полки. – Они все здесь, все тридцать шесть. Не удивляйся, сестра. Я собирал библиотеку долгие годы, и это единственное, что есть ценного в моем доме. Я никогда не стремился стяжать богатство – мне этого не нужно. Но книги – это особое дело. Однако же, сколь бы ни старался, я все равно не имел бы такого собрания, если бы не мой совершенный брат. Тот самый, который соорудил здесь все эти хитрые механизмы.

Аня поняла, что тот человек принадлежал к числу «совершенных», тогда как сам Бертран был, несомненно, из числа «верующих».

– Так что весь Плиний тут, на этих полках, – продолжил хозяин. – Но я не во всем могу с ним согласиться. Сколь бы ни был он авторитетен, сие никоим образом не значит, что он непогрешим. В науке такого не может и не должно быть.

– Верно, – сказал Макс. – Ученый не может доверять чьим-то словам, пока сам не проверит.

– Ты прав, брат. Тот, кто идет путем познания, тот идет путем сомнения.

– Да, – согласилась Аня, – познание начинается с сомнения. Кто ни в чем не сомневается, тот не узнает ничего нового.

– Ты говоришь глубоко обдуманные слова, сестра. Теперь я вижу, что ты действительно изучала философию, но не схоластику, а что-то иное, необычное.

– Просто мой наставник приучил меня смотреть не на внешнее, а в глубину. Без гнева и пристрастия, – кстати вспомнила Аня это латинское выражение.

– Я понял. Да, не должно быть абстрактных авторитетов. Вот и у Плиния: он сообщает нечто, а я провожу опыт и убеждаюсь в том, что он ошибается.

– Например? – Аня увлекалась беседой все более и более.

– Например, сведения об алмазах, которые он приводит, не отвечают фактам. Так, он утверждает, что если по алмазу бить молотом, то он и тогда не расколется. Я убедился, что это чепуха!

– Ты бил по алмазу молотом?! – ужаснулся Макс.

Он-то учился не по Плинию и хорошо знал, что алмаз обладает совершенной спайностью по некоторым направлениям, и поэтому, если по нему ударить молотком, он просто разлетится в пыль. Алмаз обладает высочайшей твердостью – это да. Но не следует путать твердость с прочностью, так как это совершенно разные вещи. И вот, чтобы установить это, Бертран угробил алмаз и абсолютно спокойно говорит об этом! Впервые в своей жизни Макс видел перед собой человека действительно свободного от жажды стяжательства. Это произвело на него сильное впечатление.

– Да, бил, – ответил Бертран. – Алмаз попросту разлетелся. Из этого опыта я сделал вывод, что твердость и прочность следует ясно различать между собою.

– Я понял тебя, – только и смог сказать Макс.

– Или вот еще. Плиний пишет про «женские» и «мужские» алмазы.

– Это как же? – услышав эту чушь, не сдержалась Аня, не успев подумать о том, что выдавала этим свое незнакомство с трудами Плиния Старшего.

– А вот так. Якобы они различаются по половым признакам, подобно людям и скотам. Я не нашел ничего, что свидетельствовало бы о подобном. Он так же, как мне представляется, необоснованно распространяет свойства живых существ на минералы, наделяя их жизнью, что не находит себе подтверждения в опытах. И целая толпа «последователей», называющих себя учеными, веками продолжает просто переписывать эту чушь у него и друг у друга, вместо того чтобы подвергнуть эти сообщения опытной проверке.

– То, что ты рассказываешь, очень печально, – заметила Аня. – Такие, значит, они ученые. Вообще, в лапидариях очень часто встречаются странные и неправдоподобные сведения. К примеру, о целебных и прочих удивительных свойствах камней.

– Ты тоже заметила! Что ты имеешь в виду?