Не трудно теперь увидеть односторонность учения о воле, игнорирующего существенную роль сознания волевых актов и приписывающего воле полную автономность. Самая воля есть, по всей вероятности, ни что иное, как сознание задержки, или, наоборот, усиления реакций нашего двигательного аппарата посредством деятельности наших высших нервных центров. Воля неспособна создать ни малейшего движения; будь иначе, пришлось бы отвергнуть все физическое учение об энергии. Но совершение тех или иных движений, управляемых нашими нервными центрами, сознается нами, как волевой акт, т. е. воля является лишь психическим спутником механико-физиологического процесса. Мы не только потому действуем, что обладаем волей, а также потому сознаем в себе волю, что действуем. Именно поэтому только путем деятельности возможно воспитание воли и характера. С метафизической точки зрения, воля есть нечто автономное и неизменное: воспитание ее было бы чудом. Шопенгауер вполне последователен, когда говорит, что характер человека есть нечто абсолютно, неизменяемое. На самом деле, характер в известных пределах, действительно неизменен так как зависит и от наследственной организации, а не только от индивидуальной деятельности. Он тем труднее изменяется, чем больше прожил человек и чем постояннее были условия его жизни и деятельности. Но Шопенгауер неправ, когда безусловно отвергает возможность изменения характера и когда он говорит, что нельзя научиться хотеть. Слабого от природы человека нельзя превратить воспитанием в атлета, но можно сделать достаточно крепким. Точно также, слабый характер не легко превращается в героя, но при благоприятных условиях все же можно уберечь его от гамлетовщины.
Я не случайно упомянул здесь имя Гамлета. Трудно указать другой литературный тип, до такой степени резко подчеркивающий главные психологические условия пессимизма, как тип Гамлета. И так как для критики учения Шопенгауера особенно важно выяснить психологический источник пессимизма, то мне придется остановиться на типе Гамлета с некоторою подробностью.
Гамлет — человек с крайне неуравновешенными психическими способностями. Он обладает чрезвычайно тонкой чувствительностью и большим умом, но в то же время страдает крайним недостатком воли. Он окружен средою лжи и порока, самою. опасною для таких, как он, людей. Умом Гамлет выше окружающих и видит всех насквозь, но он лишен истинной симпатии к людям и глубоко презирает большую часть людей. Люди играют жалкую недостойную комедию. Вот король, любящий муж, уважаемый правитель, заботливый отчим, нежный брат, чтущий память покойного короля, своего предшественника. Кто этот король? Гнусный братоубийца, прелюбодей, а королева, мать Гамлета, соучастница преступления. А вот Полоний, почтенный государственный муж, счастливый отец. Да это так снаружи, а что внутри? Презренный шут, шпион и интриган, всю жизнь лгавший и льстивший. Вот Лаэрт, светский молодой человек, рыцарь без страха — который, не задумываясь, нападает на Гамлета с отравленной шпагой. А Офелия, невинная прелестная девушка? Гамлет питает к ней страсть, но ни мало не уважает ее, потому что и ее он видит насквозь. Он знает, что Офелия действует часто по наущению отца и что под конец она уступает лишь своей чувственности. У Гамлета натура обличителя, но не такого, который скорбит о других. Он безжалостен, как инквизитор. Сцена изобличения им матери настолько жестока, что даже дух отца наконец просит за мать. Гамлет, ненавидящий ложь и притворство, сам притворяется сумасшедшим, убив Полония. Он спрашивает: Что это, мышь? „Не пылок я, говорит Гамлет Лаэрту на гробе Офелии, но берегись: во мне есть нечто страшное“. Это страшное вовсе не его правдивость: в случае надобности, он сам притворяется и дипломатничает. Страшно в нем злорадство при виде чужих страданий, которые он считает слишком ничтожными по сравнению со своими собственными. Как цинично он относится к живой Офелии, обращаясь к ней с фразами, которые совершенно непереводимы, а на английской сцене выпускаются. Сравните этот цинизм с бурным пафосом того же Гамлета, когда по смерти Офелии он восклицает: „Я любил ее, как сорок тысяч братьев любить не могут“.
Но Гамлет презирает не только других людей: он презирает и самого себя. И именно поэтому он стоит гораздо выше всех своих близких и заслуживает нашего сожаления. Нельзя, впрочем, сказать, что он всех и все презирает. Сила воли, цельность и прямота характера производят на него чарующее впечатление. Вот почему он восхищается и Фортинбрасом, идущим воевать за клочок земли, и своим другом Горацио. В них он видит то, чем не обладает сам: способность к действию.