Пессимизм

Шопенгауер был потомок голландских выходцев, сын богатого купца. Он вышел из среды вновь возникшей социальной силы — буржуазии. Новые общественные силы, если на их стороне великое будущее, обыкновенно выступают на сцену полными надежд. В буржуазной среде было конечно не мало ликующих голосов. Но знаменательным является тот факт, что уже в самом начале ее исторического поприща стали звучать отдельные голоса, пропевшие ей отходную почти в самой колыбели. Шопенгауер стоял в стороне от критики буржуазного строя; историческое развитие его не интересовало. Насколько влияли на Шопенгауера условия его общественного положения, можно судить лишь по тому, что он испытывал непобедимое отвращение к торговым делам. Впрочем у него есть несколько строк, посвященных новейшему рабочему (во II томе, т. е. в примечаниях к его главному труду). Легче проследить влияние психической организации и наследственности. Было уже замечено о ненормальностях в семье Леопарди. То же можно сказать о Шопенгауере. Отец его отличался угрюмым, даже бешеным нравом и как полагают, кончил жизнь самоубийством. В числе родных Шопенгауера были психически больные. Подобно Леопарди, Шопенгауер не испытал благотворного влияния материнской любви — он никогда не ладил с матерью. К красивым женщинам Шопенгауер был далеко не равнодушен, несмотря на все его пренебрежение к женщине, но мысль о том, чтобы составить семью, не приходила ему даже на ум. Но по отношению к Шопенгауеру можно сказать то же, что было замечено о Леопарди. Одними биографическими подробностями объяснить его миросозерцание нельзя. Личная жизнь дала лишь общий фон, благоприятствуя развитию мизантропии; но для переработки этого материала, доставленного жизнью, понадобился один из сильнейших философских умов, когда-либо появлявшихся в Германии.

Исходным пунктом философии Шопенгауера было крайнее идеалистическое истолкование философии Канта, приведшее к слиянию кантовского идеализма с древним индийским учением о призрачности всего существующего.

Весь мир, доступный человеческому познанию, т. е. мир, рассматриваемый как наше представление, есть по Шопенгауеру, призрак, иллюзия, индийская Майя. Здесь Шопенгауер сразу резко уклоняется от Канта. Кант утверждает, что чувственный мир известен нам только как явление, а не как сущность вещей, но в то же время Кант ни на минуту не сомневается в том, что наши чувства правдивы и он вовсе не думает, чтобы все доступное нашим чувствам в бодрствующем состоянии, ничем не отличалось от призраков сновидения или от галлюцинаций.

Уклоняясь от Канта по вопросу о познании в сторону крайнего идеализма, Шопенгауер уклоняется от критической философии и в противоположную сторону. Он эмпирический идеалист и в то же время трансцендентный реалист. Кант и признает, что все сверх опытное постижимо лишь умом и является чистой идеей, которой можно с одинаковым правом приписывать совершенно противоположные признаки. Шопенгауер допускает, наоборот, что существует некоторый особый непосредственный опыт, позволяющий познать самую сущность вещей; но эта сущность доступна нам не как представление, а как воля.

Мир есть мое представление. По мнению Шопенгауера, это утверждение есть основа всей философии. Философия начинается лишь с того момента, когда человек сознает, что он не знает никакого солнца, независимого от человеческого представления, нет никакой земли, но есть лишь, глаз видящий, солнце, рука осязающая землю.

Но эта истина: мир есть мое представление, по мнению Шопенгауера, не есть еще полная истина. Ведь я могу, не только представлять себе внешние предметы, но и чувствовать от них удовольствие или страдание, желать их или не желать, воздействовать на них своею волей. И это отношение, отличающееся от представления и испытываемое нами непосредственно, приводит нас к другому утверждению: мир есть не только наше представление — и в этом смысле призрак, но и наша воля — и в этом смысле сама реальность, так как нет ничего реальнее нашей воли. Тот, кто старается проникнуть в сущность вещей извне, путем опыта и наблюдения, по словам Шопенгауера, подобен человеку, обходящему кругом замок, ищущему входа и способному срисовать лишь фасад, а не внутренность. „Все философы до меня, говорит Шопенгауер, рассматривали человека, как чисто познающего субъекта. Но такой субъект был бы ангелом, а не человеком; настоящий же человек есть личность, индивидуум, обладающий телом, желаниями, страстями. У такого индивидуума есть магическая способность, раскрывающая то, что недоступно никакому разуму. Эта способность и есть воля“.

Человек не может хотеть чего-либо, не совершив при этом того или иного движения. Акт воли, движение тела, это не два какие-либо акта, а один и тот же, данный двумя различными способами. Он представляется нам как движение, но непосредственно сознается, как волевой акт. Акт тела есть, стало быть, тот же акт воли, но представляющийся нам чрез посредство нашего рассудка, как нечто внешнее, объективированное.