Пессимизм

Мысль, что пессимизм Леопарди был главным образом следствием его личной жизни, напрашивается сама собою. Однако она была бы крайне одностороннею и едва ли достойною памяти поэта. Леопарди много страдал, но примеры страдальцев, умиравших с светлым взглядом, на жизнь и благословлявших ее, вовсе не редкость. Сверх того, отрицательное отношение к настоящей жизни может существовать на ряду с верою в будущее блаженство, что мы видим у христиан. Наконец, было не мало страдальцев, умиравших с светлым сознанием, того, что жертва есть благо. В будущую жизнь Леопарди не верил. Правда, иезуиты уверяли, что перед смертью поэта им удалось обратить его; но это показание опровергается утверждениями его друзей. Он умер, как жил, глубоким скептиком.

Один писатель злословил, объясняя миросозерцание Леопарди следующим образом: Я болен, горбат, стало быть нет Бога! Еще при жизни, Леопарди подвергался подобным оскорбительным замечаниям. Он с негодованием опровергал их. Личные неудачи могли усилить в нем наклонность к пессимизму, окончательно определить его тон но в основе были более глубокие причины. Леопарди страдал не за одного себя, но за всю Италию, за все человечество.

Но, скажут, одних личных неудач совершенно достаточно для объяснения мрачного настроения Леопарди. Замечательно, что наиболее выдающиеся пессимисты были либо людьми, порвавшими семейные узы, как Будда, либо никогда не имевшими семьи, как Леопарди и Шопенгауер2. Леопарду два раза любил и умер девственником. Для многих этого было бы достаточно, чтобы разбить всю жизнь. Но Леопарди справедливо отвергал всякую мысль о том, что мог переносить свое личное озлобление (если оно было) в область философии и поэзии. Конечно он заходил слишком далеко в своем отрицании всякой связи своей личной жизни с философией; но в главном он был прав. Его скорбь была гораздо выше личной обиды. Леопарди писал одному из друзей: „Лишь трусость людей, которым хочется убедить себя в ценности существования, служит причиною того, что мои философские мнения считаются следствием моих страданий. Упорно хотят приписать моим материальным условиям то, что следует приписать моему разуму. Перед смертью я хочу протестовать против этой злой выдумки людской слабости и пошлости и прошу читателей прежде опровергнуть мои наблюдения и рассуждения, чем обвинять мои болезни“. Конечно, здесь есть невольное преувеличение. Одним разумом не может быть создана философия, берущая на себя оценку самого существования и смысла жизни человека. Участие чувства здесь неизбежно, или же учение выйдет слабым и неискренним. В философии Леопарди даже слишком много, чувства, но это скорбь за скорби всего мира. Даже в его Аспазии, этом наиболее субъективном из всех его произведений, где поэт оплакивает свою несчастную любовь, Леопарди сумел стать выше личного чувства и мелочного озлобления. Он любил не женщину, а идеал, и пришел к искреннему убеждению, что красота и самая любовь, как ее обыкновенно понимают, ни что иное, как призрак, химера.

С этой мыслью о суетности любви, Леопарди связывает одно из тех утверждений, которые на первый взгляд кажутся парадоксальными, но на самом деле скрывают зерно глубокой истины. Уже в Песни Песней, а также в Экклезиасте, мы встречаем сравнение любви со смертью. Леопарди прямо говорит, что любовь и смерть — близнецы. Вместе с любовью, по его словам, всегда возникает чувство томления и даже желание смерти. Робкая молодая девушка, которая раньше думать боялась о страданий, раз она полюбила кого-либо, смело смотрит в лицо судьбе и своей неопытной душою понимает сладость смерти, la gentilezza di morir.

Не является ли здесь Леопарди поэтическим истолкователем того самого родового инстинкта, который в такой резкой форме, почти рукою физиолога, был разоблачен Шопенгауером? По Шопенгауеру, женщина есть гений рода и у ней особенно резко должны быть выражены инстинкты, заставляющие жертвовать всем — спокойствием, молодостью, красотою, здоровьем, лишь бы служить цели продолжения человеческого рода. С этой точки зрения, томление и желание смерти является лишь смутным сознанием пожертвования своею личностью ради потомства. Многие низшие животные, произведя потомство, немедленно умирают. Но и на вершине органического мира, женщина часто, в буквальном смысле слова, жертвует жизнью ради целей воспроизведения. Таким образом, Леопарди опоэтизировал чувства, имеющие несомненно реальное основание. Но уже то, что эти чувства свойственны по преимуществу женщинам, доказывает, что Леопарди был мало склонен мыслить и страдать лишь за одного себя.

Еще менее личных мотивов можно найти в других произведениях Леопарди, и, хотя в знаменитом обращении к самому себе он подводит итог своей собственной жизни, но и здесь мысль. о ничтожестве всего существующего совершенно заслоняет субъективный элемент.