Пестрые рассказы

Однако с такой точкой зрения плохо согласуются единство морально-философских тенденций сочинения, малая пригодность ряда отрывков для использования в учебных целях и, самое главное, художественная отделка в общей для всех рассказов манере, не встречающаяся в антологических сочинениях учебного и научного характера. Что же до пестроты — она характерна для софистики, и недаром софистическая проза сравнивалась ее представителями с радугой. Элиан же является горячим и принципиальным сторонником poikilia. В рамки этой тенденции отлично укладывается также разница в объеме рассказов, хотя наряду с разницей в их стилистической отделке она все же скорее связана с незавершенностью книги и вмешательством аббревиатора. Не в пользу рассматриваемой точки зрения говорит и наличие мест, в противоположность XIV, 1 с несомненностью свидетельствующих о том, что «Пестрые рассказы» были задуманы их автором для чтения (III, 16 и IV, 13).

*****

Примеры из самых различных областей знания, примечательные события из жизни греков, римлян, персов, индусов, всевозможные небылицы, анекдоты, любопытные этимологии, описания местностей, новеллы и прочее создают иллюзию большой начитанности Элиана. Она поддерживается содержащимися в «Пестрых рассказах» ссылками на авторитеты видных писателей и ученых и на национальную традицию (I, 14, 15, 28, 29, 32; II, 32; III, 14, 35; IV, 28; V, 21; VII, 1; IX, 14–16; X, 5; XIII, 1, 32, 33; XIV, 20). Однако, как показало обследование источников «Пестрых рассказов», Элиан непосредственно не черпал ни из одного известного нам писателя и пользовался утраченными ныне энциклопедического характера сборниками императорского времени. Он при подготовке книги не заглядывал даже в таких, конечно, хорошо знакомых ему авторов, как Геродот, Ксенофонт, Аристотель, а многочисленные совпадения с «Пирующими софистами» Афинея и с некоторыми из «Моральных трактатов» Плутарха основаны на использовании общего источника. Но Элиана и Плутарха (особенно Плутарха раннего периода) роднит не только зависимость от одного и того же источника. Это, несомненно, писатели очень близкие друг другу по своему мировоззрению, интересам (психология животных, история, этнография), дидактическим тенденциям и даже по пристрастию к параллельным сопоставлениям («О природе животных» — passim; ПР[474] II, 31, 38; III, 16, 23, 34). Но не следует думать, будто Элиан повинен в какой-то недобросовестности. Это было бы грубым нарушением исторической перспективы. Дело в том, что Элиан прежде всего стремился наставить, а не просветить своего читателя, и для этого ему были нужны примеры добродетели; при такой установке их источник более или менее безразличен, лишь бы эти примеры обладали в достаточной мере наглядностью, т. е. заключали в себе нужную автору мораль, были занимательны и эмоциональны. Прибегать же к созданию видимости того, что используется первосортный, достоверный, проверенный материал, что дело поставлено солидно, побуждало Элиана совсем другое — риторическая условность. Простой стиль apheleia, который он представлял, отличаясь нарочитой безыскусственностью и даже наивностью, в качестве компенсации требовал добросовестного оснащения ссылками на писателей, цитатами и другими аксессуарами непогрешимой истинности.

*****

Если подходить к Элиану с меркой, которую он применял к себе, и считать его философом, справедливы окажутся те нелестные оценки его творчества, которые до сих пор кочуют из книги в книгу. Как многие представители второй софистики, он претендовал на звание философа, то ли по традиции, то ли действительно уверенный в обоснованности своих претензий. Как бы там ни было, судить его правомерно не по тому, чем он хотел быть, а по тому, чем он в действительности был. Элиан — писатель, и хотя он не создал оригинального философского учения, но располагал целостной системой взглядов, в которых одно логически вытекает из другого.

Религиозно-философское мировоззрение Элиана характерно для умонастроений эпохи как своим стремлением к объединению положений различных философских школ, так и склонностью к мистицизму, суевериям и магии. Представляется, однако, что оно не сводилось, как это принято считать, к одному повторению ходячих банальностей популярной философии; Элиану удалось выработать органичную систему миросозерцания, которой, несмотря на отсутствие самостоятельности, нельзя отказать в стройности и продуманности. Основой философских воззрений Элиана послужили стоико-кинические доктрины, которые он использовал весьма свободно, т. е. принимал то, что его удовлетворяло, и отказывался оттого, чему не сочувствовал. Так, например, в противоположность стоикам, он ставил свободу философии ниже религии и требовал отказа от исследования ряда важнейших философских вопросов.