Песцы

— Вы жалуетесь, товарищ, а пирог все-таки мнете. А знаете ли вы, что этот пирог вы мнете, может быть, за счет десяти москвичей? Москвичи пироги и во сне уж перестали видеть. Что ж вы думаете — Госторг вам сюда белую-то муку завозит только потому, что ему больно Мишка Князев понравился и не может он этого Мишку Князева пирогов лишить? Нет, товарищ, совсем не потому. Если вы не знаете, я вам сейчас объясню для чего вас белыми пирогами кормят. Только потому, что там, на старой земле, хорошо понимают, что ежели фабричного рабочего и хорошего советского служащего пирогов лишить да сказать, что это временное лишение нужно для того, чтобы поскорее фабрики да заводы построить, чтобы поскорее в обмен на эту муку нужные нам машины из-за границы ввезти, коли это объяснить, то они не только роптать не станут, а еще и сами от себя кусок отрежут, вместо булки, черный хлеб мять будут, только бы стройку, которую развернули, покончить. Там объяснить достаточно. А здесь, у вас, положение не такое. Во-первых, объяснить вам это некому, во-вторых, народ вы не такой, чтобы такие объяснения принимать. Привыкли вы своим промыслом широконько жить. Пошире любого городского мастера, а то и инженера, рублем-то размахиваете. Это — одно. Значит, пока вам еще втолкуешь, что московские машины и промышленнику на новой земле также нужны, как любому московскому рабочему, как рязанскому крестьянину, как колгуевскому самоедину. Втолковать — время нужно, а вы за это время, как медведь в берлоге лапу сосать будете, вместо того, чтобы делом-то заниматься. Это — раз. А, во-вторых, у нас хорошо и сами разбираются в том, кого и чего лишить можно, а кого и нельзя. Условия жизни у вас тут такие, что вам усиленное питание нужно. Его вам и дают. А насчет разносолов уж не взыщите, наверное и вас тут поприжмут маленько. Небось не мне вам объяснять, ради чего вас здесь кормят. Чего проще: не нравится — катись на материк и жуй ржаной паек. Так нет, ведь держат вас здесь и создают все условия для работы. Ведь вы тоже пользу большую государству приносите. Вся та пушнина, что вы добываете — ведь она целиком за границу идет. У нас ни один клочок не задерживается. А небось и нам бы лестно хорошую шубу поносить, да пушистым воротником ее обшить. Так нет, не носим — предоставляем это удовольствие пока что только иностранным капиталистам. Ведь не от великой же нашей симпатии к этим пузанам. А потому, что у этих пузанов пока что в руках те самые машины, ради которых и московские пироги до лучших времен отложены. Вот ваша пушнина и идет в обмен все на те же машины. Вы и не подозреваете, сколько ее, этой пушнины-то, нужно. Ведь в обмен за каждый автомобиль двадцать пять песцов первого сорта отдать нужно, а в обмен на какой-нибудь заводской станок, пятьдесят, а то и все сто штук пригнать…

Вы, небось, вот думаете, что город больно сладко живет. А если я вам скажу, что в городе вдвое тяжелее вашего жить-то? Не поверите? Можете съездить да поглядеть. Убедитесь… Впрочем, не в этом дело. Я уверен, что ежели бы вы поближе с жизнью нынешней познакомились, то вас, может быть, и убеждать-то ни в чем не пришлось. Сами бы-сказали: вот вам пушнина, вот вам промысел, берите. Да в том-то и беда, что на отшибе вы здесь живете и ничего не знаете.

— Брось трепаться, товарищ, — насмешливо остановил Мишка. Слыхали мы это. Нет нашей веры тому, что в городе о нас кто-то думает. Небось, за сладкой жизнью забыли и про Новую-то Землю. Тебя бы самого к примеру взять. Вот скажу я тебе: оставайся, парень, здесь. Промыслом займись для своего города. Небось не останешься?

— Кто вам сказал, что не останусь? Если это нужно, может быть и останусь.

— Трепатня.

— Нет, не трепатня. Если бы нужно было…

— Вот так и все вы городские: если б надобно было.

— Да, товарищ, если бы надобно было. А если не надобно, то зачем я здесь сидеть буду? Я больше пользы на материке принесу. Вот нужно было — я полгода на Колгуеве просидел. Правда, промыслом я там не занимался, а все-таки думаю, что свое дело сделал.

— Сделал ты много… — скептически буркнул Мишка.

— Да, сделал, товарищ. Я сделал не только то, что на материке хорошо знают, каких усилий стоит колгуевцам доставляемый ими экспортный товар, но и сами колгуевцы, кто грамотный, хорошо поймут, ради чего они работают.

— Объяснил, значит? Видали, робя, умного — все объясняет. Может, и нам объяснишь, что к чему?

Но чернявый точно выдохся. Замолк. Очками на Мишку уставился. Медленно спросил.

— Сколько, скажите, у вас на прожитье здесь с вашими аппетитами уходит?

— Да тышши по две на брата в год то уйдет.

— Это конешно ежели считать с промысловым снабжением. С припасами там, с принадлежностью всякой охотницкой, — поправил Князев отец.

— Так-с, а сколько же у вас от промысла остается?

Присутствующие вопросительно переглянулись. За всех ответил старый Князев:

— Год на год не приходится. Ежели плох промысел, то не только не останется, а еще в долгу у Госторга будешь. Ну, а ежели год спорый, промысел выйдет богатый, то с остатком год бывает. Когда две тысячи отложишь, а когда и поболе.