Песцы

С той поры за лето по три, по четыре бота приходило. Всю пушнину капканную, стрихнинную, самоедскими стрелами битую — всю, какая была, порешили. И норвежец-то на тот случай тоже не дурак оказался. Видимо, положение промышленников было ему как нельзя лучше известно. Цена на самонужнейшие товары такие назначал, что хоть плачь. Однако, податься некуда было — брали все. За что в былые времена одного песчика второго сорта дать норовили, за то ноне двух, да еще первого сорта давали — только возьми. И такой порядок теперь норвежцы завели, что второй сорт пушнины хоть в воду кидай, почти даром берут. Давай им первый сорт, да и только. То же и с медведем: дай да дай матерого зверя. Мелочи и глядеть не хотят. С ног было сбились по этому времени промышленники. На настоящий промысел по морскому зверю времени не стало. Норвежцы им не особо интересовались потому, что, мол, зверя-то они и сами брать могут в море да у берегов. А вот на землю итти по песцу и медведю им все-таки не с руки. Они наших промышленников к этому делу приспособили.

А работа в ту пору не такая, как теперь, была. Об артели большой, одной на все становище, и не думали. Самоеды сами по себе, русаки сами по себе. И то еще не все зараз работали. А больше посемейно или по избам. Теперешная артельная-то работа куда спорее, особенно в море.

И пришлось в ту пору чаще чем прежде на карскую сторону ходить. Все на медведя охота разгоралась. Радиостанции в ту пору в Маточкином-то еще не было. Значит, как из своей губы выйдут охотники, так до самого возвращения людей и не увидят. Весь Маточкин пройти нужно. Да на Карской либо к югу спуститься, либо к северу подняться до какого-нибудь примеченного медвежьего места. Пока до места до этого доберутся, глядишь, — сто, полтораста миль и отмахали. Это нынче по летнему времени сто миль по проливу отмахать — раз плюнуть. Моторный карбас у артели, што твой пароход жарит. А в то время не то, что о моторном не мечтали, а и весельный-то едва ремонтировать удавалось — ни одной доски в запасе не оставалось. А ежели по зиме дело бывало, то также, как и ныне — на собаках всюду.

Ну, так вот по весне дело было. За прошлое лето то норвежцам все сдали, что было накоплено. Новый запас на менку уже набирать нужно стало. И порешили итти на Карскую сторону за медведем трое — Михайло Князев, младший браток его Санька и бывалый промышленник, с Вайгача на новую землю пришедший — Андрюха Гордых.

Нарт трое снарядили. На нартах все снаряжение в собачьих упряжках шло. В первые сутки ничего, как следует прошли. Хотя дорога сильно трудной была. Уж очень торосист лед в проливе. Его как набьет с осени, во время штормов, так он весь пролив и законопатит горами да колдобинами. Такое наворочено, что иной раз на десятки саженях муки столько принять приходится, что кажется, хоть бросай все и назад ворочайся. Собакам одним никак не справиться. На себе упряжку по сугробьям и торосам вытаскивать приходится. Да не так, чтобы каждый свои нарты. По очереди все трое в каждые нарты впрягаются.

Но в общем ничего, в первые сутки до Узкого дошли, На Узком роздых с ночлегом сделали. А как дальше двинулись, уже сильно северко подуло. С Карского как задует, тут сразу почувствуешь, что такое настоящий норд-ост. И без метели все равно, что метель. Низовой снег тучами в воздухе держится и ураганом навстречу прет. Воет, свистит. Крупой кидается. Иной раз, чтобы против ветра удержаться, на коленки становиться заставляет.

Но шли ничего. Пока пурги нет — двигаться можно. За вторые сутки, хотя пролива и не прошли, а до Дровяного все-таки догребли. Собаки намаялись. Сами из сил повыбились. Снова роздых сделали. Однако, палатки не ставили. В мешке отлежались. На третьи сутки ветер спал. Обрадовались и к Выходному мысу, что на выходе в Карское море, заторопились. Намечали в бухту Канкрина пройти, что не так далеко от Выходного. Там по наблюдению прежних лет частенько медведей брать доводилось.

Пошли шибко. От Дровяного прямо накось по льду больно ходко двинулись. Лед поровнее пошел. Собаки тянули, как следует. А только ни с того, ни с сего вдруг затемнело еще шибче. Снег повалил. Сперва хоть тихо было. А потом ударил норд-ост. И пошло крутить, вертеть и свистеть. Точно из ружей, вокруг стрельба идет. Лед под натиском ветра лопается. Одним словом, шторм настоящий с метелицей.

Почитай целые сутки продирались от Дровяного до Выходного. Не итти тоже нельзя было. Штормяга — он нивесть насколько затянуться может, а ведь провиант-то считанный. По дням и людские, и собачьи порции отмерены. Ежели на Дровяном сидеть, то этак пока до охоты дело дойдет, голодом сидеть придется, или ни с чем домой ворочаться.

Вот и шли. Уж и ходьба же была! Собаки от ветра сами заворачиваются. Людям впору не то, что вперед итти, а только бы против ветра удержаться. А шли. Потому норвежцу медведи занадобились. Ну, и дошли. По началу шторма еще до обрыва над Канкриной губой добрались.