Пьесы

Мог бы быть написан каким-нибудь…, ну кем бы это?…

Каким-нибудь Стефаном Цвейгом. Да… Или Мигелем Торга — да.

Мужчина смущен.

Мужчина, похваляющийся, будто покончил с ребяческими штучками, внезапно проникается нескромностью ситуации.

Женщина привлекательна.

Был бы он смущен, будь женщина непривлекательной?

Будь женщина непривлекательной, он укрепился бы в своем отвращении к тому, что называют публикой, отродью этому, не дай Бог повстречаться. Будь откровенен. Ты никогда ни для кого, ни для чего не сделал. Творить в пустоте невозможно.

Бутылки в море швыряют с яростной надеждой утопающего. Производить, давать чего-то миру значит ощущать магию возможного.

Твой выход.

Мужчина. Мадам, чем объяснить эту потребность — сочинять или мечтать о других жизнях? Просто существовать по-вашему недостаточно?

Женщина. Месье, не знаю, что вы подразумеваете под «просто существовать». Просто не существует.

Мужчина. Ту книгу, что вы держите в руках, случилось так, что я ее тоже прочел —

Женщина. Вот как?…

Мужчина. Вам нравится?

Женщина. Могу ли я ответить столь же неприкрыто? я с этим автором соприкасаюсь вот уже некоторое время…

Мужчина. Вы тоже.

Женщина. Вы тоже?

Мужчина. Вот уже некоторое время. Да. Что вы прочли?

Женщина. … «Прохожий среди многих»… Маленький сборничек коротеньких историй, название забыла… «Ремарка» и «Походка бедняка»…

Мужчина. А вам понравилась «Походка бедняка»?

Женщина. Да… На мой взгляд наиболее волнующе. А вам?

Мужчина. … Помню, что это было близкое мне произведение.

Женщина. Да, я сказала бы то же. Произведение близкое. Очевидное. И наверное очевидное для того, кто его написал.

Мужчина. Это возможно. Но нельзя писать все время в такой манере.

Женщина. Нет. Разумеется.

Мужчина. Обнажиться можно только один раз.

Женщина. Разумеется.

Пауза

Мужчина. Вы не хотите мне рассказать об этой книге?

Женщина. Могу ли я рассказывать, не дочитав?

Мужчина. Да. конец, как вы знаете, не имеет значения.

Женщина. Ну что ж… Книга рассказывает мне то же самое, что и эта фотография Праги над вами… Она дает мне, в который раз, почувствовать ностальгию по тому, чего не происходит. И ностальгию по тому, что могло быть. Говорит ли она о чем-нибудь еще?

Мужчина. Вы не находите, что это повторение раздражает?

Женщина. Да, нахожу. я не могу читать, не раздражаясь. это глубоко раздражающий писатель.

Мужчина. Вот как.

Женщина. Но вы ведь тоже раздражены.

Мужчина. Да, да, я раздражен. Ужасно раздражен. Вы едете во Франкфурт?

Женщина. Да.

Пауза

Мужчина. Это писатель раздражающий и на мой взгляд второстепенный. и зря вы им заинтересовались.

Женщина. Раздражающий — да. второстепенный — нет. ведь раздражает то, что любишь.

Мужчина. Он — мелкий эгоцентричный ковыряльщик, не смогший сделать ни одно мгновенье подобным вечности, что есть отличительное качество поэтов, он говорил о смерти лишь в манере светской, хихикая, как жалкая юла, он ненавидит якобы число и массу, но он не смог сказать о людском горе, да и о грусти смог сказать лишь о своей, зато с каким неистовым постоянством! В одной элегии у Борхеса есть фраза, он ей завидует, «С другой стороны двери, говорит Борхес, человек, созданный из любви, из времени и одиночества только что оплакал в Буэнос-Айресе все сущее». Все сущее Полю Парски оплакать не удалось, видите ли.

Молчание

Женщина. Месье, я нахожу вас ужасно несправедливым. Но я не думаю, что вы откровенны, поскольку вы все это говорите с высокомерием, говорящем об обратном.

В «Ремарке» он замечает в метро женщину средних лет, толстуху в косынке и грубом пальто. Она рыдает, прижавшись лицом к жестокой белой плиточной стене, а рядом с ней афиша «Холидей он айс».

Она в домашних туфлях и в гольфах на раздувшихся икрах.

Он пишет о ее ногах, о мягких тапках, о блеклой коже между гольфами и пальто и через это о всей ее жизни, всей жизни целиком в пяти строках…

А в другой книге он рассказывает, как видит из окна своего деда, тот обходит вокруг дома и удаляется детской походкой, и прижимает к груди анализы для врача. А в «Человеке случая» вот, кстати, та женщина, которая обедает одна каждое воскресенье в «Синих Волнах» в Ройане, вся размалеванная, волосы крашенные, в розовом платье, над ней все потешаются и смеются, но вы ведь пишете о ней… что она — сама доброта… Над всеми этими вещами и еще многими рассказанными вами, господин Парски, я плакала…

И у вас нет права на горечь.

Когда читаешь вас, то тысячи мгновений подобны вечности. И если надо, чтобы я оказалась достойной дьявола, приведшего меня в это купе, то я должна признаться в том, что вы мне всегда нравились безумно и что я — не в этой жизни, чтобы вас не смущать — полетела бы с радостью на любое безумство вместе с вами…

Он смеется.

РАЗГОВОРЫ ПОСЛЕ ПОГРЕБЕНИЯ

Conversations après un enterrement (1987)