Жюльена. Алекс.
Пьер. Нет.
Жюльена. Забавно, что никто из всех троих так и не женился.
Пьер. Да.
Жюльена. Особенно странно для людей их поколения. Это нетипично.
Пьер. Я женился на тебе в шестьдесят три года.
Жюльена. Ты — не пример. Ну-ка, посмотри, не она ли это там?
ПьерО-о!
Жюльена. Что она там делает?
Пьер. Похоже, машина сломалась.
Место захоронения отца.
Появляется Алекс. В одной руке у него секатор, в другой — три сухих пожухших стебля чертополоха. Он долго смотрит на землю. Затем садится на корточки.
Пауза.
Алекс. Папа, послушай меня. Ты вынужден меня выслушать, твои ноздри заполнены землей, ты не можешь заорать. Теперь я ору один, я только и делаю, что ору. Когда я смотрю на себя, мне кажется, что я старичок. Я ору, суечусь как шавка, что-то сжимает мне губы. Когда мне было двенадцать лет, ты дал мне пощечину, потому что я ел куриную ногу одной рукой. Ты не предупредил меня, не сказал даже «Ешь двумя руками», сразу ударил. Никто и бровью не повел. А я поднялся в свою комнату и плакал там как дурак. Пришел Натан — правда он пришел, когда уже закончил есть — он сказал «Он такой, потому что мама умерла», а я ответил: «Оставь меня в покое, пусть он тоже сдохнет…»
Алекс. Ты здесь?
Пьер. Извини…
Алекс. Ты тоже пришел навестить?
Пьер. Знаешь, я повинуюсь своим старым ногам. Они тянут меня, и я следую за ними.
Пьер. А чертополох для него?
Алекс. Нет.
Пьер. Это мне напомнило твою мать. Она делала замечательные букеты из чертополоха. Летом.
Алекс. Да.
Пьер. Мне жаль, что они не рядом похоронены.
Алекс. Он захотел здесь.
Пьер Я знаю.
Алекс Самая что ни на есть эгоистическая затея.
Пьер. Имение большое, тебе не обязательно сюда заходить.
Пьер. Я могу остаться, или мне лучше уйти?
Алекс. Нет. Останься.
Пьер. Тебе сейчас сколько лет?
Алекс. Сорок три года.
Пьер. Сорок три… Я видел, как ты родился, а тебе уже сорок три года… В твоем возрасте мне казалось, что все уже позади, все кончено, завершено…Что-то вроде истлевшего рая.
Алекс. А сейчас нет?
Пьер. Нет!.. Нет, нет, сейчас нет…
Алекс. Сколько мне тогда было лет?
Пьер. Когда мне было, сколько тебе сейчас? Тебе было около двадцати…
Алекс. Ты жил в Нью-Йорке…
Пьер. В Бостоне… Я был безумно влюблен в одну американку.
Алекс. Я помню Американку.
Пьер. Ты ее знал?!
Алекс. Нет, но это же было семейное предание — «Американка», «Американочка» Пьера.
Пьер. Ты только подумай! Это длилось шесть месяцев, а через шесть месяцев она уехала во Флориду с одним предпринимателем, производившим зубную пасту.
Алекс. Но ты ведь больше прожил в Штатах.
Пьер. Три года… Но без Американки! Были и другие, но эта была особый случай…
Алекс. Как ты объясняешь то, что мой отец никогда больше не женился?
Пьер. У него уже было трое детей, зачем же по-твоему ему надо было снова жениться?
Алекс. У него были романы?
Пьер. Я об этом ничего не знаю. Возможно…
Алекс. С Мадам Натти? С педикюршей?
Пьер. У меня нет никаких доказательств… Бедный, если б он меня слышал!
Алекс. Мадам Натти!
Пьер. Она была очень мила, прелестное треугольное личико. Натан тоже подозревал.
Алекс. Ах так?!
Пьер. Конечно же мы ошибались.
Алекс. Мадам Натти…
Пьер. Знаешь, твой отец не был слишком… в общем это не было его главной заботой. Когда умерла Лиля, ему было столько, сколько тебе сейчас, я не знал его в молодости, но впоследствии он всегда производил на меня впечатление аскета.
Алекс. Который вызывал педикюршу.
Пьер. Да нет!.. Хотя может быть. Я надеюсь!
Пьер. Знаешь, в минуты печали — тебе покажется это смешным — мне вспоминаются слова поэтов… глупо, да?
Алекс. Нет…
Пьер. Да нет, глупо…
Алекс. Знаешь, что пожалуй самое необъяснимое?… Мне хочется просить у него прощения… Когда он болел, я садился к нему на кровать, но не мог найти нужных слов, однажды я хотел взять его за руку, но в этот момент он пошевелился, чтоб поправить простыню или одеяло… и я не взял его за руку…Он сказал: Как твоя критика, продвигается?? «Да…» «Ты читаешь хорошие книги?»… Сколько горечи было в его голосе!..
Алекс. Ты думаешь я его еще увижу?…Тебе смешно?