Читаем Пьесы полностью

Пьесы

Эмма. Мой отец добыл австралийские визы. Мы улетели в Сидней, на гидросамолете, компании Империал Аэрвейс, который преодолевал расстояние Лондон-Сидней за девять дней. Но у нас это заняло больше времени, потому что в Калькутте одному генералу, не знаю уж какой армии, якобы понадобились наши места. Позже я описала это путешествие в блокноте… Я даже составила карту… Каждую ночь мы где-то останавливались. Бассора, Бомбей, Калькутта… Из Калькутты мы на неделю перебрались в Дарджилинг. В «Монт Эверест.» Великолепный отель. Его владельцем был польский еврей, только не спрашивайте меня, каким образом польский еврей стал владельцем отеля в Дарджилинге. С тех пор я пью только чай Дарджилинг.

Пауза.

В Калькутте мой отец купил ковры. (Улыбается этому воспоминанию). Он был помешан на коврах, бедняга. Каждый вечер он возвращался со словами: я видел роскошные ковры, но один не могу решиться, на что моя мать отвечала ему: ты с ума сошел, мы не знаем, куда едем, неизвестно, не придется ли твоим детям завтра просить милостыню на улице, а ты покупаешь ковры! А он все равно купил. У меня и сейчас есть ковры.

Пауза.

Вот. В Рангуне на меня напала целая свора комаров. Меня быстро съели. В Сингапуре мы остановились в гостинице «Райфлз», а потом были Сарабайя, Дарвин, Сидней, конец и начало… Вот. Кругосветное путешествие Мильштейнов во время войны.

Молчание.

Эмма. В сорок шестом. В Париж. А через десять лет Авнер уехал в Буэнос Айрес.

Пауза.

Только не говорите Авнеру, что я все это вам рассказала. Авнер никогда не говорит об этом путешествии во время войны. Я потом всегда думала, что ему стыдно за эту четырехзвездочную эпопею. За то, что он не участвовал в общей судьбе… Да, я думаю, это повлияло на его мироощущение, тот факт, что он не участвовал в трагедии, что его уберегли, что в то время как он играл во дворцах, дети его возраста умирали от голода, просто умирали. Я смотрю на это иначе. Мы были слишком молоды, мы не были ответственны, мы не знали, что происходит, а если бы и знали, разве нужно было из-за этого жить в трущобах и питаться хлебными крошками, нет я не шучу, что плохого мы делали? Что вы думаете по этому поводу, господин историк?

Балинт. Есть такие чувства…то есть я хочу сказать… не пускаясь в так сказать… в общем, я понимаю, что должен испытывать ваш брат.

Эмма. Но я тоже его понимаю, мой мальчик. я очень хорошо его понимаю, но я скажу вам нечто, что не принадлежит ни истории, ни морали, и я говорю вам это безо всякого смущения и стыда, так вот знаете ли, никогда в жизни я не была так счастлива, как в тот год, я еще ничего не знала об ужасах жизни, я нравилась моим родителям, мои родители и брат любили меня, и я их, куда уж проще, за ту неделю, что я провела в Калькутте, я видела чудовищную нищету, но это не помешало мне чувствовать себя счастливой, и Авнер, я уверена, тоже был счастлив, но у него это воспоминание о невинном детстве превратилось в угрызения совести, а для меня — в сожаление о том времени. Ну, Сюзанна, вы, воплощенная деликатность, вы должны остановить эти смешные излияния, не знаю, какая муха меня сегодня укусила!

Сюзанна жестом показывает, что все совсем не так. Какое-то время все молчат.

Балинт(встает). Кто хочет горячего шоколада? Вдруг как-то похолодало.

Сюзанна. Похоже, погода портится. Надеюсь, что в горах не будет грозы.

Эмма. Я с удовольствием выпью шоколада.

Сюзанна. Я тоже.

Балинт. Месье Бленск?

Бленск. Нет, спасибо. Правда.

Балинт выходит. Небольшая пауза. Эмма возвращается к своим открыткам.

Бленск. Мне не нравится их шоколад. Он не вкусный.

Сюзанна вежливо соглашается. Балинт возвращается. Он садится и снова принимается за работу.

Сюзанна. Не знаю, как вы можете здесь работать.

Балинт. Здесь?