Пьесы

Высвечивается вся сцена. За кафедрой — о т е ц  В а с и л и й, чуть поодаль — С а к е р д о н  В а с и л ь е в и ч , о т е ц  Я к о в, А л е к с а н д р, вдали высвеченные прожекторами  К р о х а, П р о ф е с с о р  и  М а р и я. М а с к а, как всегда, держится особняком. Все молча, в застывших позах смотрят на Иоанна, который продолжает беззвучно произносить молитву.

О т е ц  В а с и л и й (Иоанну). Из всего сказанного вам, отроки, надлежит запомнить истину, проверенную многими веками: священник, в совершенстве владеющий искусством проповеди, во все времена был, есть и будет истовым глашатаем Христова учения, мудрым пастырем стада Господня.

Иоанн продолжает молиться.

П р о ф е с с о р (взволнованно, Сакердону, который оглядывается). Милейший! Послушайте! Нет, вам не понять. И все же вы постарайтесь. Я умоляю вас. Перед вами нет больше семинариста. Но есть Талант! Я поседел. А вы, выдающий себя за истинного художника, держите в затворничестве соловья. Не позволю! Да и бог, если он есть, не простит!..

Иоанн шепчет молитву, отвешивает земные поклоны.

О т е ц  Я к о в (Иоанну). Твою душу раздирают сомнения. Но ты крепись, сынок, крепись. Тебе за твой голос сулят золотые горы, деньги, славу. А ты отвернись и тем возвысся над всеми…

Иоанн продолжает молиться.

К р о х а (запальчиво). А ты плюнь! Плюнь на всех! Ты, братец, пой. Пой так, чтобы Бог и черт перед твоим голосом на колени встали. А человек, как я нынче, слезой умылся. Люди разучились плакать. Нет слез — нет любви…

Иоанн молится, он устал, но продолжает молиться.

А л е к с а н д р (с отчаянием). Я сделал это с умыслом! Тебе больно, больно? У тебя трясутся губы, ты ненавидишь меня, ненавидишь! Проснись, Ваня! Орудие мести в твоих руках. Отплати мне тем же. Ну, Ваня! Хлещи же меня, хлещи!

Склонившись в поклоне, Иоанн плачет.

М а р и я (протягивая к нему руки). А как же наша беседа? Вы обещали мне помочь в постижении божьей премудрости…

И о а н н (сквозь слезы). О Господи! Все говорят, все искушают, рвут душу на части. А ты молчишь… (Плачет.)

Свет гаснет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Под приглушенно тревожный перезвон колоколов высвечивается классная комната. За кафедрой — С а к е р д о н  В а с и л ь е в и ч. Урок подходит к концу, с е м и н а р и с т ы  возбуждены. М а с к а  тоже улавливает запах крамолы.

С а к е р д о н  В а с и л ь е в и ч (в сердцах). Второй урок вы мне срываете! Вместо изучения церковнославянского, коего никто из вас не знает, мы обсуждаем деяния Никодима Крохи. А все почему? Да потому, что в душе каждого из вас червь сомнения ворочается. Вот и не дает он вам покоя. Совет мой таков: немедля ступайте на исповедь, слезно покайтесь в грехах ваших, коленопреклоненно просите Господа об избавлении от крамольных мыслей.

И о а н н (вставая). Скажите, Сакердон Васильевич, а если я уговорю Никодима Кроху слезно покаяться в содеянном, вернуться в свой приход, с него могут снять навет богоотступника?

С а к е р д о н  В а с и л ь е в и ч (подумав). Позволь напомнить тебе евангельскую притчу о Мытаре и Фарисее. Оба они вошли в храм помолиться. Фарисей с гордостью благодарил Бога, что живет достойно, строго исполняет все его заповеди, что он «не таков, как прочие люди». Мытарь же, «ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» Мытарь очистился от грехов, потому что смиренно каялся перед Богом. А Фарисей хотя и вел праведный образ жизни, но из-за гордости, сознания нравственного превосходства, желания уравнять себя со святыми благословения от Господа нашего не получил.

А л е к с а н д р (вставая). Если вы сравниваете Никодима Кроху с Фарисеем, значит, вы…