Пьесы

П р а с к о в ь я. Вас перевели помощником на дизельэлектроход… А вы не пошли. Вы по неделям не выходили из комнаты и все пили, пили…

Л и х о я р о в. Я этого парня любил, как сына. Когда я один остался, Филька мой уехал в Москву учиться, Надя умерла… Он все ко мне ходил. Я ему шинель подарил, две пары ботинок, рубашки… Деньги давал. А он сбежал в Дакаре, сукин сын. Обокрал меня, обокрал старпома. Зачем? Мы бы и так ему дали. Зачем он это сделал!

П р а с к о в ь я (совершенно таким тоном, каким говорят в таких случаях жены). Удивительное дело! Неужели нужно так близко принимать к сердцу! Десятки тысяч наших моряков ходят по всем морям и океанам, и только один сукин сын остался — из-за этого расстраиваться! Ты как ребенок, Андрей Петрович! Прямо как большой ребенок. Наплевать на него. Надо себя беречь. Ну, почему молчишь? Разве я не права?

Л и х о я р о в (покорно). Права. Ты всегда права, Надя… (Вдруг осекся и с удивлением посмотрел на нее.) Почему это вы меня на «ты» называете? Я ведь еще не совсем спился, не бич, не гопник, не стою у магазина и не собираю на бутылку. Отчего это вы меня на «ты» зовете?

П р а с к о в ь я. Мне вдруг показалось… Разве у вас на Волге не называют все друг друга на «ты»?

Л и х о я р о в. Нет, не называют.

П р а с к о в ь я. Тогда прошу простить меня. «И она рассыпалась в извинениях, стараясь прикрыть свою небрежность позолотой хороших манер».

Л и х о я р о в. Что это вы все говорите из старых романов?

П р а с к о в ь я. От недостатка культуры.

Л и х о я р о в. Для чего пошли со мной? Из жалости? Но я никого не просил меня жалеть, Прасковья Дмитриевна. И ничьего заступничества не надо, не для того я в Москве. Сам привык, без чужой помощи, своим ходом двигаться.

П р а с к о в ь я. Если можете — простите меня, Андрей Петрович. За это я буду вам верно служить.

Л и х о я р о в. А мне не нужна ваша служба.

П р а с к о в ь я. Тогда послужите мне. Отвезите меня сейчас же назад, в девяносто пятый экспериментальный квартал. Мне пора.

Л и х о я р о в. Только я на одну минуту должен забежать в мотель. Там друзья ждут меня… Давно уже ждут. И если вы подтвердите…

П р а с к о в ь я. Вам нужен свидетель? Извольте. Я зайду вместе с вами в мотель. Только на одну минуту.

Темнота. Голос дежурной: «Вам к кому?» Голос Лихоярова: «В двадцать пятый номер». Голос дежурной: «Ваша фамилия Лихояров? Они вас ждали и уехали в город. Оставили записку и ключ от номера».

Свет. В большом номере-люкс современная мебель, цветы и широкое окно, закрытое кружевным занавесом, за которым видны шоссе, бегущие по нему огоньки автомобилей и корпуса девяносто пятого квартала.

П р а с к о в ь я  и  Л и х о я р о в.

П р а с к о в ь я. Гляньте, вот там вдали наш дом. И иллюминация. Сегодня праздник на нашей улице. Будто мы подплываем прямо к нашему дому на океанском корабле. Что в записке?

Л и х о я р о в. «Андрей, жди нас. Мы поехали в город прощаться с Днем Победы. Все остальное на столе». (Подходит к столу, снимает салфетку.) Действительно! Апельсины, яблоки, шампанское…

П р а с к о в ь я. А нас не арестуют? Ночью в гостинице, в чужом номере. Вдруг придет Барабанов.

Л и х о я р о в. Кто?

П р а с к о в ь я. Один мой большой-большой друг. (Осматривается.) Вы знаете — я первый раз в гостинице, честное слово. (Ходит по номеру. Открывает двери. Заглядывает.) Ванная… Телефон… Как в кино. Что это вы делаете? Нельзя!

Л и х о я р о в (открывает шампанское). Можно! Сегодня можно! Включите радио.

Музыка.

А теперь мы выпьем с вами, а, Прасковья Дмитриевна? Иначе хозяева будут обижены. (Разливает шампанское в бокалы.) Ну вот, День Победы кончился. Начинается новый — десятое мая.

П р а с к о в ь я (пьет маленькими глотками). Интересно знать — вы, кажется, собираетесь вернуться в свой Калининград?

Л и х о я р о в. Никогда!

П р а с к о в ь я (будто и не слыша его). И вы будете мне писать из своего Калининграда.

Л и х о я р о в. Не знаю.

П р а с к о в ь я (будто не слыша его). Только пишите подробно. И про вашу коробку «Три богатыря», и про ваших товарищей, и как вас встретили в пароходстве, и кто куда уходит… Если это, разумеется, не военные тайны. И когда вы пойдете в далекое плавание, в Саргассово море какое-нибудь или еще куда — напишите. А я, если хотите, буду волноваться. Хотите, я буду волноваться?