Пьесы

С а ш е н ь к а. А он пропал. Сказал, что работает на судостроительном заводе. Я ходила туда. Нет такого человека. Я пошла на другие заводы. И там нету. Я поехала в рабочие поселки, справлялась всюду. Личность эта никому не известна. Или он обманул меня — назвался другой фамилией, или это он, но фигура темная, возможно, даже уголовная. Нас познакомил Ведеркин.

Е г о р у ш к и н. Без Ведеркина ничего на свете не происходит.

С а ш е н ь к а. Я была у Ведеркина. Передала ему письмо от этого типа. Он был очень удивлен и спросил, читала ли я письмо. Я, конечно, не читала. Ведеркин смутился, ничего мне не сказал… Потом рассмеялся. «Я не желаю о нем говорить», — так сказал Ведеркин… Не могла же я признаться, что он, этот тип…

Е г о р у ш к и н. Кто он?

С а ш е н ь к а (достает из-под подушки и подает Егорушкину автопортрет Сергеева). Вот. Знаешь?

Е г о р у ш к и н (рассматривает портрет). Нет, не знаю.

С а ш е н ь к а. Его зовут Валентин Сергеев.

Е г о р у ш к и н. Как же ты могла? (Сдержал себя.) Ну, ничего, ничего. Не надо только Настасье говорить. Слышишь?

С а ш е н ь к а. Я не боюсь ее! А спросит — правда ли, скажу — да, правда! Я самостоятельный человек. Он такой… Он высокий, гораздо выше тебя… Показался мне очень добрым, ласковым… Разве нельзя верить людям, разве нельзя верить самой себе, своему сердцу?.. Значит, нельзя. Как я казню себя. Ты знаешь, я хотела избавиться, но это унизительно. Еще немного поживу здесь, потом уеду. Никому не будет дела, чей он. Убили отца на фронте, вот и все. Вырастет смелым, правдивым… Далеко отсюда…

Е г о р у ш к и н. А на дворе туман поднимается. Холодно. Ходил к вокзалу, на поезда глядел. В немецком самолете рылся… Продрог… Думал Настасью встретить…

С а ш е н ь к а. А она не придет сюда, никогда больше не вернется. Она мне сказала перед отъездом. Ты ее оскорбил при людях, выгнал, как собаку… Она знаешь какая… Она тебе никогда не простит. Она плакала, сказала, что три раза была замужем и ни один муж с ней так не обращался. Она сказала, что еще не старая, еще найдет…

Е г о р у ш к и н. Так…

С а ш е н ь к а. Пойди к полковнику. Выбрось этот дурацкий капкан.

Е г о р у ш к и н (с силой). Нет! Это не дурацкий капкан. Это прекрасное изобретение. Вы в этом ничего не понимаете. Вот только еще одну ручку прилажу…

С а ш е н ь к а (мечется, скинула с себя шубу). Как мне тоскливо, папа.

Е г о р у ш к и н. Чепуха… Хочешь, я расскажу тебе сказку? Как раньше. И ты заснешь.

С а ш е н ь к а. Расскажи про свата Наума.

Е г о р у ш к и н. Можно и про свата Наума. Только он появится не сразу. У него испортился ковер-самолет, отказал мотор… Слушай… Один человек страшно боялся собак…

С а ш е н ь к а. Я не хочу слушать эту сказку. Другую.

Е г о р у ш к и н. В детстве его искусала собака, огромная, страшная. Он был беспризорник, и его травили собаками, думали, он украл булку, в Вологде, на базаре.

С а ш е н ь к а. Это некрасивая сказка. (Отворачивается к стене.)

Е г о р у ш к и н. Да-да, это некрасивая сказка… Очень некрасивая. А потом он вырос и стал довольно храбрым. Но собак все-таки боялся. Однажды он задушил в поле здоровенную собаку и еще кое-кого… Он пришел, рассказывал, настаивал. Писал заявления, жалобы… Ходил по учреждениям, стучал костылем и требовал медали «За отвагу». Страшно всем надоел. Кругом шла война. Каждый из его друзей успел сделать в двадцать раз больше, чем он. А он носился со своей историей по редакциям, писал письма… Ходил в пивную и рассказывал дружкам, что он, именно он задушил собаку. Над ним стали смеяться. Он был посмешищем у людей. Дружки говорили ему: «Брось, парень, война уже кончилась, кому интересна твоя собака». Но он ни о чем другом не говорил. Это был жалкий человек. И о нем не стоило бы рассказывать сказку, если бы… Ты спишь? Вот видишь…

Сашенька спит, тихонько стонет во сне. Стук в дверь.

Кто?

За дверью — В е д е р к и н.

(Закрывает шинелью капкан.) Иди!

Врывается Ведеркин. Веселый, румяный, в реглане, надетом на рваный, обгорелый комбинезон. Стук в дверь разбудил Сашеньку.

С а ш е н ь к а. Грибоедов пришел!

В е д е р к и н. К кому первому с аэродрома? К тебе, честное слово. Агаты нет, с кем поделиться? Не прогонишь?

Е г о р у ш к и н. Супу хочешь?

В е д е р к и н. Какого к черту супу! Таран, клянусь честью, таран на горящем самолете, давай, я с тобой поцелуюсь…

Е г о р у ш к и н. Пьян?