С а ш е н ь к а. Да, где папа? Я заснула. Куда он ушел?
А г а т а. Это правда?
С а ш е н ь к а. Я сама не знаю… Я запуталась, перестала понимать. Иногда мне кажется, что все это было, а иногда… Ему надо помочь. Я уже придумала кое-что, увижусь сегодня с полковником и…
Осторожнее, не попадите в капкан.
А г а т а
С а ш е н ь к а. Папа построил. Делать ему нечего, вот он и построил капкан для хорей. Ерунда какая-то.
А г а т а. Конечно, ерунда! Я долго думала, я все время думала о нем… И я пришла ему сказать, Сашенька, что я не верю, слышите, не верю тому, что он сам наговорил на себя… Тогда, двадцать дней назад. После моего отъезда. А я узнала только сегодня. Пусть весь мир думает о нем что угодно. Для меня он — Егорушкин, летчик Егорушкин, мой друг, моя гордость. Его, наверно, очень обидели, если он мог на себя такое выдумать.
С а ш е н ь к а. Нет, Агата, его никто не обижал.
А г а т а. Как я плакала…
С а ш е н ь к а. Вы, Агата?
А г а т а
С а ш е н ь к а
А г а т а
С а ш е н ь к а. Вот немного махорки. Бумаги только нет.
А г а т а. Свернем газету.
С а ш е н ь к а. Да. Папа думает, что она уехала в Кировск. Она уже давно оттуда вернулась. Он ее оскорбил. Сказал, что она ему не нужна, прогнал при людях из дому. А она бешеная. Все ждет, когда он одумается, когда затоскует, позовет ее, прощения запросит. Ну, а он… Ему никто не нужен. Строит свой капкан. Молчит. Ведеркин ее пустил к себе, папа не знает.
А г а т а. Я сейчас пойду туда. Я их помирю. Я их обязательно помирю. Он так любит Анастасию Платоновну. Он всегда рассказывает, какие у нее руки, какие волосы. Наверно, он очень скучает. Я их помирю!
С а ш е н ь к а. Ах, не вмешивайтесь вы в чужие дела, Агата. Она ревнива, сатана, еще прибьет вас.
А г а т а
С а ш е н ь к а. Вы шутите, Агата!
А г а т а. Нет. На рассвете уходит «Новая Зеландия», и я верхом на ней.
С а ш е н ь к а. Вы безумны, Агата.
А г а т а. В третий раз я доплыву обязательно, вы увидите! Сейчас они выгружают танки, а на рассвете мы уходим. У меня уже есть каюта.
С а ш е н ь к а. Вы молодец, Агата.
А г а т а. Не правда ли? Должна же я наконец доказать, что женщина на корабле приносит счастье. Меня и так уже не хотели брать, еле упросила.
С а ш е н ь к а. А вы не можете остаться дома, Агата?
А г а т а. Не хочу. И не останусь. Это моя война с Гитлером, в конце концов, черт возьми! Дайте наконец супу!
С а ш е н ь к а. Что же теперь будет?
А г а т а
С а ш е н ь к а. Нет, нет… Это рисунок.
А г а т а. Кто это?
С а ш е н ь к а. Один человек.
А г а т а. Какой человек?
С а ш е н ь к а. Энский…
А г а т а
С а ш е н ь к а. Агата, я умоляю вас, если вы его увидите, встретите где-нибудь… вы скажите ему, что его ждут здесь, вы задержите его, вы силой приведите его сюда.
А г а т а. Зачем он вам?
С а ш е н ь к а. Вы не ошиблись?
А г а т а. Нет. У меня зрительная память. Ну что с вами, Сашенька? Вы просто нездоровы, вам надо лежать.
С а ш е н ь к а
А г а т а. Петр Сергеич…
Е г о р у ш к и н. Здравствуйте… Я костыль тут уронил. Стал шарить в темноте.
С а ш е н ь к а. Как я беспокоюсь за тебя!..
Е г о р у ш к и н. Который час?
А г а т а. Без пяти десять. Мне скоро на корабль.
С а ш е н ь к а. Вы посидите еще, Агата… Я пойду. Ненадолго. К доктору. Он велел мне прийти ровно к десяти часам.
Е г о р у ш к и н. Оденься получше.
А г а т а. Возьмите мой фонарик.
С а ш е н ь к а. У меня есть. Не уходите, Агата. Я скоро вернусь.
А г а т а. Туман не рассеялся?
Е г о р у ш к и н. Нет. Гуще стал… А вы знаете, Агата, я вас подслушивал.
А г а т а. Петр Сергеич!