Пьесы

Годится. (Смотрит на часы.) Семь минут десятого. У меня есть пятьдесят три минуты. Должно хватить. (Включает диктофон. Непринужденно). Аня, привет. Это Илья. Ну, короче, это Шахид, твой дружок из Интернета, чей дневничок ты почитывала последний год. Вот, решил тебе написать звуковое письмо. А то столько нужно тебе сказать, одним e-mail-ом не отделаешься. (Выключает диктофон) Черт, голос как-то звучит. Фигово. Неестественно. Подожди-ка. (Садится за компьютер, включает его. Находит какой-то файл в папке и открывает фото девушки.) Вот я его на весь экран. И сюда лицом. (Разворачивает монитор на себя и на зрителей. Снова включает диктофон.) Буду говорить с тобой. Хотя я не знаю, твоя ли это фотография. Интернет — страна обмана. Ни копейки правды. Ведь ты тоже меня обманывала? Так же, как и я тебя? (отпивает кофе, затягивается). Может быть, именно поэтому я и решил записать на диктофон то, что я хочу тебе сказать. Мой голос — это правда. Еще лучше было бы снять на видео. Но извини, нет видеокамеры. Не настолько я богат. Это, кстати, возможно, тоже будет для тебя сюрпризом — но, таки да, я вовсе не богатый наследник Тутти, от скуки читающий умные книги. Я нищий менеджер компьютерной фирмы. Умные книги я читаю потому, что это единственное развлечение, доступное для бедных. Да и не так уж много умных книг я прочитал, если честно. (Корчит рожицу в сторону монитора.) Сюрпрайз, Аня. И это еще не последний сюрпрайз, так что дослушай пленку до конца, пожалуйста. (Докуривает, бросает окурок в кружку с остатками кофе. Шипение. Ставит кружку на пол.) Вот так. Аня, если честно, даже не знаю, с чего начать. Времени мало, а сказать надо много. Я вот сейчас смотрю на твой портрет на мониторе, и для меня нет ближе и дороже человека, чем ты, даже если это совсем не твой портрет. Хотя это я уже говорил. (Встает, прохаживается по кабинету.) Когда ты получишь это письмо, ты, наверное, уже посмотришь новости и будешь знать, что случилось. И тебе будет интересно — зачем я это сделал. Сейчас я все тебе объясню. А потом, если останется время, я постараюсь объяснить тебе еще кое-что насчет нас с тобой. Я пока не знаю, важное это или нет. Да. Вот. Ты, наверное, скажешь, это смешно. Решиться на такое страшное дело, и при этом ничего не знать окончательно. Но уж такая тут фигня получилась. Человек вообще никогда ничего не знает окончательно. До самой последней минуты он все думает — может, как-нибудь все обойдется. Да и я тоже, если честно, думаю — может, обойдется как-нибудь? (Пауза. Он смотрит на фото.) Если бы ты была рядом со мной, может быть, мы поговорили бы с тобой, и все было бы по-другому. И ничего не надо было бы делать. И мы просто жили бы рядом с тобой. Старели бы, покупали бы вещи в дом. Детей родили. (Пауза.) Ты мне писала, что работаешь в центре, недалеко от Пушки и ходишь обедать в Макдональдс. Знаешь, я несколько раз приезжал на Пушку. Сбегал с работы — типа по делам. Ходил там, вглядывался в лица — может быть, это она? Или она? Вот эта хорошенькая. А эта — так себе, да еще и одета как лохушка. Смешно. Пушка-лохушка. Попсовое такое место, никогда мне там не нравилось. Я там заблудился один раз. Прикинь, в самом центре Москвы. Ну а чего взять с провинциала? Я же тебе не говорил, кажется, что я не из Москвы? Город Волоковец, шестьсот километров от любимой нашей столицы на север. Вернее, когда-то там был город. Теперь там руины. Мои личные развалины. Для всех остальных это милый тихий провинциальный городок. А для меня — проклятое место, непригодное для жизни. Примерно такое же, каким через полчаса будет этот кабинет. Любой другой увидит в этом кабинете обычный офис, хотя и малость запущенный. А я вижу развалины. А от развалин дым идет, дышать нечем. (Кашляет.) Так и там. Да. Так вот. Как я заблудился. Мне нужно было попасть на Тверской бульвар. Я предположил, что он где-то недалеко от улицы Тверской. Как ты узнаешь чуть позже, мои предположения подтвердились. (Пауза.) Нет, неохота рассказывать. Тысячу раз я рассказывал эту историю в разных компаниях. А сегодня вот не буду. Надоело. Тебе будет неинтересно. У тебя сейчас другое настроение. Ты же хорошая, добрая девушка, я же это знаю, поэтому сейчас тебе хочется не шутки шутить, а плакать… Или нет? Блин, напридумывал сам себе черт знает что. Ты на самом деле — бородатый мужик, переводчик с немецкого, специалист по творчеству Хайнриха Хайне. Сидишь сейчас в своей полутемной библиотеке перед ноутбуком, и потешаешься надо мной. Или волосы рвешь из бороды — дескать, ненароком довел человека своими играми. (Улыбается) Так хочется думать, что ты — именно такая. Что ты не обманывала меня так, как я тебя. (садится на край стола) Да, я ведь тебе хотел рассказать. О себе. О настоящем себе, а не о том Шахиде, которого ты знаешь из нашей переписки. Каким ты меня представляла? Брутальным парнем, уверенным в себе, циничным, удачливым. Какой же я на самом деле? Может быть, если ты мне поверила, то во мне действительно где-то в глубине, на донышке, есть эти качества? Просто они спрятаны. Так получилось. А могло бы получиться по-другому. Мог бы я родиться в семье замминистра легкой промышленности СССР. Провел бы детство в уютном московском дворике. До конца жизни сохранил бы страх перед взрослыми разговорами в отцовском кабинете. Ходил бы со скрипочкой под мышкой в музыкальную школу. А после перестройки мой папаша плавно переместился бы из министерства в кресло директора профильного банка. Оплатил бы мне учебу в Англии, подарил бы машину на восемнадцатилетие. (Встает. Оглядывается на окно.) Черт. Еще одну, что ли, высадить? Один хрен там все в дыму, никто и не заметит. Хотя Ольга унюхает, у этой твари нюх как у ищейки. (Показывает, как она нюхает и морщится. Говорит мерзким голосом) Илья, ты что, курил здесь? (Достает сигарету, щелкает зажигалкой, но не прикуривает. Кладет сигарету и зажигалку на стол. Садится.) Не. Неохота. Из-за этих пожаров даже курить не хочется. Такое ощущение, что в легких — слой золы в два пальца. (Усмехается.) Папаша замминистра. Да нет, Аня. Папа у меня простой, что называется служащий в почтовом отделении. Мама — продавец в магазине. У меня нет ни машины, ни квартиры. Я получаю в месяц пятьсот долларов. Из них двести тридцать отдаю за паршивую однушку в Марьино. Это такой стремный райончик, построенный на том месте, где были Люблинские поля аэрации. Ты, наверное, и не знаешь, что это такое? Нехорошо, надо знать историю родного города. Это было такое место, куда свозили говно со всей Москвы. Ты только представь — бескрайние поля говна… хотя, туда и сейчас свозят все говно. Человеческие отбросы. То, что город переварил и высрал в эти трущобы. Всякие старики, алкаши, нелегалы, гастарбайтеры вроде меня. Ты извини, что я так про говно, всякие грубости. На самом деле хороший район, хотя и далеко от центра. Развитая инфраструктура. Кинотеатр есть, «Экран», рынок, магазины какие-то, одежда, еще там всякая фигня. В общем, все, что нужно для полноценной жизни. Я, когда туда ехал в первый раз, думал, выйду из метро — поле, метель, собаки лают и огоньки избушек горят в ночи. А тут такие небоскребы, башни, Манхэттен, на фиг. Только экология паршивая, особенно сейчас, когда леса горят. Капотня рядом. Да и говно, которое сто лет сюда свозили, никуда не делось. Тут же где-то зарыто. Ладно, хватит про говно. Я лучше тебе расскажу о людях, который сегодня вместе со мной за компанию приняли мученическую гибель. (Усмехается.) Ага, кстати о говне получилось. Не, не обращай внимания, это я о своем. Если не считать меня, их трое. Еще не прошлой неделе их было четверо, еще был Мурат, но мои соседи его съели, и он теперь сидит с упаковщиками, и именно поэтому он сегодня остался жив. Такая вот ирония судьбы. Я, кстати, обрадовался, когда узнал, что его переселяют. И еще больше радовался, когда видел, как это мудачье радуется его уходу. Мурат — инвалид. Он бывший кагебешник. Якобы работал там в каком-то аналитическом центре. Бумажки перекладывал. Может и правда бумажки. А может и не бумажки. У него не работает левая рука. Парализована. Из-за чего, я никогда не спрашивал. Не потому, что в доме повешенного не говорят о веревке. Просто неинтересно. Он всегда улыбается. Одной руки ему вполне хватает для жизни. Видела бы ты, с какой скоростью он печатает на компе одним пальцем. Вот, собственно, и все, что я о нем знаю. Хотя просидели рядом целый год. Даже не знаю, из-за чего наши так его невзлюбили. Впрочем, он живой человек, а говорить о живых людях скучно. Поэтому давай лучше поговорим о мертвых. Начнем по алфавиту. Нет, начнем по часовой стрелке.