Пьесы

Я много думал… бедность, она вообще способствует мыслительной активности. Когда дома нет телевизора, когда нет денег, чтобы куда-нибудь пойти, чтобы купить фильм на DVD или какую-нибудь книгу. Когда нет ничего, что заглушает мысли, иногда полезно их послушать. Главное — не сойти с ума. А я не сошел, нет, ни фига. Я в порядке, Аня. Так вот, я думал. О них, о шахидах. Почему у них получается, а у нас нет? Почему они нас побеждают? Может, в религии дело? Но ведь их религия мало отличается от нашей. Более того, нашу религию явно придумывали более умные люди. Более образованные и более опытные. И придумывали они ее веками, тысячелетиями. Проверяли ее друг на друге, делали ошибки. За каждую ошибку — платили тысячами жизней. И что? Теперь, когда наша религия закончена, как величественное полотно, как произведение искусства — оказалось, что она не работает. Как Царь-Пушка, которая не стреляет. А у них? Религия простенькая, сляпана на скорую руку. Главная книга полна нелепостей. Пророк какой-то невнятный, к тому же с сомнительной репутацией. И что? А то. Попробуй-ка залупнуться на этого пророка. Карикатурку на него нарисуй. ИМ даже делать ничего не нужно. Тебя свои же сожрут. Потому что боятся. И хотят быть хорошими, добрыми, справедливыми. А ИМ — не надо быть ни хорошими, ни добрыми, ни справедливыми. ОНИ — злы и злопамятны. И ИМ гораздо проще иметь дело с добрыми и справедливыми. Вчера ИХ оскорбляли карикатуры на пророка, сегодня — христианки в стюардессах, завтра — женщины без чадры на улицах. Нет, ребята, эту войну вы уже проиграли.

(Достает сигарету, закуривает.) Это последняя. Черт, я не об этом совсем хотел говорить. Не о политике. Мне насрать на политику. Мне все равно, кто будет делить этот мир после моей смерти— мусульмане или американцы. Мне в этом мире не жить, а умирать. А это, Аня, гораздо сложнее. Я не собираюсь ни доказывать ничего никому, ни призывать всех последовать моему примеру. Это было бы глупо. И к тому же ничего не изменило бы. Вы свою войну проиграли, а я свою — пока нет. Да, это моя маленькая война. Я — маленький солдат, убиваю своих маленьких врагов. Но поскольку и мир у меня маленький, мне они кажутся большими. И победить их так же трудно, как большому солдату победить своих больших врагов.

Я так ничего и не объяснил тебе. Наверное, тут и нельзя ничего объяснить. Я же о себе, о себе хотел рассказать. (Курит, ходит по кабинету.) Меня всю жизнь как будто несло по течению. Закончил школу. Чтобы не идти в армию, поступил в институт. Потом женился. Родился сын. Потом стал изменять жене. Потом понял, что больше не хочу с ней жить. Это как-то внезапно случилось. Я тебе расскажу. Уши Каренина, тюбик зубной пасты, выжатый не с той стороны — это все фигня. У меня все было совсем по-другому. Мы жили рядом. Читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы. Вместе завтракали, обедали и ужинали. Но при этом у нее была своя жизнь, которая меня совершенно не интересовала, а у меня — моя. И я чувствовал, что моя жизнь сгорает бессмысленно, как свечка. Я был никому не нужен и никому ничего не должен. Иногда я отправлял жену с сыном к родителям. Приводил в квартиру друзей, девчонок. Выпивали, пели песни, трахались. Вроде бы было весело, а вроде бы и не очень. Потому что смысла в этом не было никакого. Как будто случайные попутчики в поезде. Выпивают и веселятся, чтобы убить время. Но на самом деле главное — не то, что здесь и сейчас, а то, что было раньше и что будет потом. А что у меня будет потом? Ничего.